Холл этого странного заведения был роскошен, особенно по монгольским меркам — все стены отделаны потрясающей деревянной резьбой. Скачущие на могучих конях всадники, луки, олени — охота. Он невольно застыл, разглядывая это чудо. Дерево даже в этих краях было материалом редким и очень ценным. Миловидная девушка на ресепшене, выдержав паузу, пояснила:
— Сибирская лиственница. А в парных так вообще — мореный дуб. Идите, там ждут вас, до конца и направо, — и протянула Арату плетенку с тапочками, полотенцами и еще чем-то там, поблескивавшим на дне.
Направо снова была тяжеленная дверь. Сделал шаг внутрь и едва не задохнулся. Горячий влажный воздух, пропитанный запахом трав и хвои, мгновенно сгустился в плотный тяжелый туман.
— Заходи давай, быстро!
Голос деда. Поежившись, проскользнул под полог пара.
— Ну что, обмороженный, долго мне ждать? Раздевайся, иди сюда, хей.
Послушно обнажился, скрипя зубами, содрал белье с еще остро саднящей кожи.
Пар постепенно осел, открыв взгляду Арата картину весьма впечатляющую.
Посреди круглого зала вровень с полом плескалась вода небольшого круглого бассейна, покрытого орнаментами мелкой плитки, вдоль стен — широкие и гладкие деревянные лавки. Прямо напротив входа поблескивал огнем сложенный из камня очаг с огромным стеклянным экраном. Сбоку стоял низкий кованый столик, за которым, сидя на персональной круглой лавочке, украшенной резьбой, важно возвышался самый старший Потемчин, голый, красный, блестящий от пота. Дед.
— Садись, потей. Пей. Мыться — туда, — кивнул головой на малозаметную дверь в стене справа.
Прищурился, внимательно оглядывая голого внука.
— Возмужал, Олененок. Еще не матерый, но волк. Наша порода, — и кивнул выразительно Арату в район паха.
Арат усмехнулся, вдруг вспомнив повод для их с Мариной знакомства. Наверное, да, порода. Только благодаря этой "породе" все и сложилось, разве нет? Он ей понравился с первого взгляда. Так сказать, прошел кастинг. О нет, только не думать о ней! В бане эти мысли спрятать совершенно некуда.
Дед хихикнул.
— Сядь уже, племенной жеребец. Что, так сильно ушибло?
Не знавший, куда себя деть, проклиная последними словами свое возбуждение, Арат лишь кивнул.
— А ее?
— Да. Наверное. Кто ее знает.
— И зачем ты приехал? Дело молодое — взнуздал и скачи.
Дед снова лукаво ему ухмыльнулся, прихлебывая из глиняной кружки какое-то раскаленное варево.
— Отец говорил мне, что ты его мать сам нашел. Не сговаривались. Как ты понял, что она — та самая? Почему ты женился?
Такие простые вопросы, но сам на них он ответить не мог. Что может двигать мужчиной?
— Есугей наш — болтун. Сам нашел?! Да она бегала от меня по всей степи, словно заяц! Какая любовь?! Я так злился, что чуть не убил ее. Меня в жизни никто так не выворачивал. Да она издевалась! Потому и женился, чтобы не сбежала больше.
Арат плохо помнил свою бабушку. Зато легенды об их с дедом любви и союзе пережили ее, уже не один десяток лет будоража сердца молодых монголов.
Но он вдруг отлично все понял. Да, именно так можно было сказать о Марине. Она "выворачивает". Дед снова прихлебнул парившую жидкость из кружки, прищурился так сильно, что и без того узкие глаза казались щелками.
— А знаешь… Если тебя начинает терзать… — выразительно кивнул снова на низ живота, — от одной только мысли — это лишь полбеды. Спроси себя: хочешь ли ты видеть ее в детях и внуках? Очень просто. Любую — больную, капризную, недовольную — в вас. Если хочешь — хватай и не отпускай. Что бы ни говорила и как бы ни думала.
