Сказать, что соседки успокоились, было нельзя, но, по крайней мере, жажды убийства, ну или жажды отомстить нехорошей мне больно, а лучше – побольнее, в их глазах уже не было. Хотя и довольными они не выглядели. Но зато быстро собрались и ушли.
А маленькая, но отважная Ариша, закрывавшая меня собой, обернулась и спросила:
– Радочка, ты из-за почившей Суэллы так расстроилась?
И столько сочувствия было в её голосе и лице, что я не выдержала и разревелась.
Села прямо на нижнюю кровать, наплевав на категорический запрет её хозяйки не только садиться, но даже и прикасаться к её вещам, и заревела. Ревела, забыв о словах матери «Мы воины, а воины не плачут», забыв о том, что всегда, из любой без исключения ситуации, нужно искать выход, и что никогда не нужно унывать. Ревела, как маленькая беспомощная девочка. Потому что именно маленькой беспомощной девочкой я в тот момент и была.
Мне была нужна мама, которая как в детстве погладила бы голове, прижала к груди, говорила какие-то ласковые слова утешения, пока мой отчаянный плач не утихнет, а потом начала строить планы вместе со мной, как выбраться из сложного положения, как преодолеть трудности.
Вот только мамы не было, и я сейчас не хотела даже вспоминать о том, как она ушла, не хотела думать.
Но чья-то рука легонько легла мне на плечо и погладила, чей-то голос ласково и немного испуганно сказал: «Ну-ну, Радочка, ну чего ты?», и мои слёзы стали высыхать, а боль, горе и страх стали отступать, и уже не казались отчаянно безысходными.
Отчаянно безысходными – нет, хоть и более решаемыми тоже не стали.
Я шмыгнула полным воды носом в последний раз и задумалась о том, что же делать. Как поступить в такой ситуации, когда кругом враги, а помощи ждать неоткуда? Единственная призрачная надежда на то, что здесь, в Академии, я в относительной безопасности.
А значит, план простой: затаиться и учиться. И то, и другое нужно делать как можно лучше – буду жива, любая крупица знаний мне пригодится, а много занятий сейчас не оставят мне времени думать о той яме, в которой я очутилась.
– Пойдём, Ариша. И спасибо тебе! – я обняла подругу. – Жалко очень принцессу Суэллу, она же малыша ждала. Вот я и расклеилась.
Подруга недоверчиво покачала головой, но ничего не стала говорить, подала мне мою сумку, а себе на плечо забросила свою, и мы вышли из комнаты.
Кроме дополнительных занятий, назначенных комиссией, я стала посещать и все тренировочные на боевом факультете, как того требовал декан.
И Хараевский даже расплылся в торжествующей улыбке, когда я пришла в первый раз.
И когда я дралась против парней, надев крепкий нагрудник (декан побеспокоился, спасибо ему), никогда не стеснялась применять грязные приёмы. И хитрость, и ловкость, и даже подлость были моими друзьями.
Я себе разрешила, потому что я слишком слаба и слишком плохо подготовлена, чтобы противостоять этим ребятам на равных. И Хараевский, как ни странно, ни разу не сдала мне замечания, не остановил и не отстранил от боев, чего я ожидала и даже считала неизбежным.
Он будто радовался, что я дерусь именно так – нечестно, подло, без правил. Он разбирал потом среди прочих мои действия и объяснял парням, как нужно было поступать, когда в глаза летит пыль или тряпка, как уворачиваться от укусов или от ногтей, стремящихся вонзиться в лицо. Мне же делал замечания о скорости реакции, плохой общей физической подготовке и слишком несмелом использовании магии.
