Да, время ограничений прошло, и я уже могла пользоваться своей магией. Вот только я не умела…
Почти все адепты владели магией с детства, учились с ней ладить если не в специальных школах, то на дому, если не на дому, то уж на собственных ошибках точно. Я же была великовозрастным младенцем: пальцы плохо плели заклинания, они рассыпались едва родившись, магия почти не слушалась, вела себя как мокрый толстый канат во время зимнего шторма – еле ворочалась и так же еле-еле двигалась.
Что с этим делать, я не знала. Моих прежних умений явно не хватало – они были приспособлены совсем к другому. На общих занятиях я более-менее справлялась, но чувствовала, что мне делают поблажки, и это может скоро закончится.
Я думала обратиться к Яцумире, но не решалась просто потому, что её не так-то просто было найти в Академии – загруженность ректора просто потрясала. Да ещё говорили, что Академию вот-вот начнут делить, из-за этого гудело всё вокруг, и я, конечно, понимала, что ей не до моих проблем. Уже за то, что я здесь и я учусь, была ей благодарна как своей матери, что дала мне жизнь.
И когда Хараевский однажды припечатал меня к полу и заорал: «Магию! Магию применяй!», я окаменела от ужаса и неожиданности. В крике его лицо так исказилось, покраснело, вздулись жилы на лбу, что и так не самое приятное впечатление от его внешности стало просто ужасающим. И я не то, чтобы применить магию, я даже провести силовой приём не смогла. Даже попытаться не смогла.
Он резко поднялся надо мной, а потом протянул ладонь. Я с трудом поднялась, опираясь на предложенную руку, но смотреть на него желания как-то не было. Совсем не было. Хотелось отползти за круг и полежать в сторонке. Чтобы глаза закрыты и красных разъяренных морд с орлиными носами ближе пятидесяти шагов ни одной.
Но мне не дали.
– Адептка Канпе! – вот прямо так.
Не как-нибудь спокойно, умиротворённо, а вот так «Адептка! Канпе!». Будто он перед строем стоит. А в строю сплошь негодные боевики, провалившие задание, а самый главный провальный боевик – это я, адептка Канпе. Поэтому вот так сурово и грозно, что мурашки по коже: «Адептка! Канпе!», и тело само поднимается на ноги, и глаза открываются тоже сами. Открываются, чтобы глянуть прямо и преданно, спина прямая, подтянутая, руки по швам, чтобы вам, мастер, немилосердные боги даровали по ночам только кошмары!
– Почему вы не используете магию, адептка?!
Он схватил меня за руку, повертел, резко отпустил и уперся мне в лицо своим взглядом. А взгляд такой суровый, тяжелый.
– Ваша печать уже стёрлась.
Да что ж вы, мастер, делаете с несчастной испуганной мной? И вопросы такие странные. Неужели не понятно? Не настолько же вы глупы, уважаемый?
– Плохо владею, – сказала и добавила придури во взгляд.
Это всегда помогало.
Помогло и в этот раз – Хараевский отодвинулся от меня подальше. А то прямо чувствовала его дыхание на своей щеке, про запах его пота вообще молчу. От меня, конечно, тоже несло и ни чуть не лучше. А я стесняюсь, между прочим. И у него взгляд сразу стал такой немного понимающий, но больше – издевательский.
– А, – протянул он саркастически, – домашнее образование!
Я опустила глаза в пол, но подбородок вздёрнула, а губа будто сама собой закусилась. И всё же ответила:
– Оно самое, мастер.
Он отступил на шаг, стал в свою любимую позу – сложил на груди руки – и уставился на меня.
Я надеялась, очень-очень надеялась, что он сейчас покажет мне пальцем на дверь. Ну, или хотя бы скажет, что временно отстраняет меня от занятий. На то самое время, пока не я овладею магией в достаточной мере. И даже тонкая стрйука радости запахом весенних цветов начала пробираться ко мне в душу.
