Неприятный осадок после вчерашнего снова всколыхнулся со дна души, и пришлось сразу же приняться за упражнения — голова должна быть свежей.
***
Но на следующий день прогулка не состоялась.
Вретенс, названный при рождении Андра, на обед не пришёл, и Зиаду осталось только глотать слова негодования и клясть на чём свет стоит всех королевских отпрысков и их отнюдь не королевскую необязательность.
Робкий вопрос Перлы жене короля вывел его из состояния озлобления.
– Ваше величие, – Перла даже встала из-за стола, чтобы сделать необходимый по этикету Бенестарии реверанс перед особами королевской крови.
Зиад заметил, как в эмоциях королевской жены, которая всё же не была королевой, промелькнуло и расплылось удовольствие. Она жестом подозвала маленького слугу, который торопливо зашептал ей толкование слов гостьи.
– Разрешите задать вопрос, ваше величие, – Перла так и оставалась в согнутом положении, а удовольствие королевской жены становилось всё более осязаемым.
"Неужели она чувствует?" – Зиад жевал что-то рыбное, почти безвкусное. Чуть прикрыл глаза, будто погрузившись в ощущения на языке, а сам, обострив до предела свои чувства, ощущал эту картину.
Женщине хотелось власти, и даже такие крохи почтения льстили ей неимоверно. А Перла?.. Перла-то какова! Восхищение ею снова загорелось в душе Зиада – девушка давила именно на те чувствительные места в душе королевской жены, которые отзывались самым лучшим образом. Откуда она могла знать, чего хочет королева? Откуда в ней, молодой девушке, столько умений, столько хитрости и коварства?
– Да, задавайте, – позволила с величественным и немного напыщенным видом пышка и сделала рукой жест самому младшему принцу, чтобы он помолчал. Толмач перевёл, и Перла склонилась ещё ниже.
– О моя госпожа, – проговорила она, бледнея и краснея, – ваш сын, его высочие Вретенс, названные при рождении Андра, обещал нам с господином послом прогулку по дворцу. Сегодня...
В недосказанности застыл вопрос. И жена короля, размягчённая обходительностью Перлы, чуть улыбнулась и, расправив плечи, с проскальзывающим самолюбованием произнесла:
– О, деточка, – толмач, казалось, даже интонации старался передать, и это вызывало улыбку, – у моих старших сыновей какие-то дела. Варген, названный при рождении Фойга, призвал Вретенса, названного при рождении Андра, и тот не смог прийти на обед.
Ей доставляло удовольствие каждое слово – Зиад наблюдал это как короткие вспышки вкуса-цвета-запаха эмоций: и на слове "старших", и на слове "сыновей", и на именах, особенно – на тех, что даны от рождения – ею даны! А первое слово, переведенное как "деточка", было наполнено приторно-горьковатым запахом снисходительности.
Пришлось ещё больше заинтересоваться своим блюдом, внимательно ковыряя еду, чтобы не усмехнуться. Только и усмешка была не радостная или насмешливая... Злая она была, очень злая.
Этот... старшенький, вечную ему зиму, вряд ли случайно вызвал братца для какого-то дела. Странно, конечно, было предполагать такое – кто он такой, Зиад Марун? Посол. А потому что-то подсказывало, что пренебрежению его статусом, обязанностями и, по сути, представительством всей королевской власти Бенестарии в его лице, говорило, что Варген, названный при рождении Фойга, даже в таких мелочах пытается навредить.
Злость наплывала тугими, липкими волнами, желтым туманом застилала глаза. И Зиад всё шире улыбался, не в силах сдержать этой злобной улыбки.
