– Сколько тебе лет? Пятнадцать? Поди прочь! Я не сплю с детьми.
Девушка вспыхнула, стянула на груди расхристанную одежду и выбежала из комнаты.
А в голове крутилось почти стёртое: «...женщина! Ты моя женщина!». И отголосок знакомого, но такого слабого сейчас чувства — чувства могущества, все-могущества.
Не та женщина, не та... В душе – пустыня, чувства – рваные, как клочья облаков перед штормом. Больно...
После этого случая он стал внимательно приглядываться к женским силуэтам, лицам, волосам, что то и дело мелькали в коридоре. Присматривался, оценивал и ни одна его не привлекала.
Теперь догадка стала подтверждённым фактом – ему нужна та женщина, которую он видел тогда у княжны, та, которую видел на крыльце странного сельского дома. Та, что узнала его, стоило ему чуть выступить из кустов. Та, что так холодно и надменно улыбнулась ему улыбкой королевы. Его королевы.
***
Во дворце первым делом Дамиан нашел брата. Там, где и всегда его можно было найти – в дальней башне, рядом с любимым его телескопом. Лев улыбался лёгкой счастливой улыбкой и смотрел вдаль, на звёзды, оставив телескоп без внимания.
– Брат, здравствуй! – Дамиан обнял старшего, который лишь на мгновенье оторвался от небесного свода, чтобы приветливо поздороваться.
– Здравствуй, брат.
В быстром этом взгляде были любовь и удовольствие. Дамиана под этим взглядом всегда пробирало морозом – Лев был очень странным после трагедии с его единственной. Он замкнулся в себе, почти перестал общаться с людьми, но при этом вот так радовался всему. Будто ребёнок. Но редко когда отрывал взгляд от прекрасных, только ему одному ведомых далей. И только вскользь, как и сейчас, посматривал на Дамиана.
– Какая нужда, брат, тебя привела ко мне? Хочешь поговорить? – спросил, как ласковая нянюшка малыша. Реджи прикрыл на секунду глаза, поджал губы. Медленно и плавно выдохнул.
– Да, – еле выдавил.
– О чём? – Лев с той же ласковой улыбкой любовался небом. Дамиан с досадой недоумевал: чем там можно любоваться, в сгущающихся сумерках?
Собираясь с духом, помолчал, а потом всё же сказал:
– О единственной.
– Встретил? – Лев смотрел в небо, и кому он улыбался сейчас – звёздам или брату – было непонятно.
– Да. Наверное.
Улыбка брата стала запредельно счастливой.
– Поздравляю, брат!
Дамиан снова помолчал, подбирая слова, – он хотел спросить, но всё никак не мог решиться. И всё же...
– Лев, что делать, если она мне не нравится?!
– Это неправда, брат, – с укоризной всё же глянул на него бывший наследник и снова вернул радостный взгляд на небесный свод.
– Я не хочу такую единственную! – вспылил Дамиан. Вскочил, как это бывало в детстве. Стоя напротив брата, до побелевших костяшек сжимал спинку плетёного кресла. – Не хочу я такого, понимаешь?! Что мне делать?!
Лев с лёгким сожалением поглядел на него и опять ласково, как ребёнку, улыбнулся.
– Единственная – это благословение Плодородной, Дами. Это не может не нравиться. Ты не можешь не хотеть.
– А я не хочу! – Дамиан почти кричал, наклонившись к брату. Лицо покраснело, на шее вздулись жилы.
Лев встал, обнял младшего. Сейчас, как и в детстве, он был выше на целую голову.
– Ну, ну, братик... Не надо, всё хорошо. Ты просто ещё не понял. Единственная – это счастье. Я вот нашёл свою и счастлив. Это блаженство, знать, что она у тебя есть, твоя единственная.
Дамиану хотелось заорать: «Она умерла, твоя единственная! Чему тут радоваться?!», но он закусил губу и смолчал – не было в том вины Льва, и укорять его было не в чем. Зачем же добавлять боль его душе? Но сдерживаться от крика было трудно, и тяжёлое дыхание вырывалось из груди, как из кузнечного меха в сильных руках подмастерья.
