Я покрылась пятнами, шея болезненно заныла – будто меня прямо сейчас душили.
Пазл сошелся. Страшный пазл. Я была дочерью человека, которого Эмиль считал чудовищем.
Чудовищная ошибка!
– Ты бы сразу все сказал, – вдруг поняла я. – Я бы в машину к тебе не села. К сумасшедшему.
– Повтори, – процедил он. – Повтори, что ты сказала, София?!
– Только сумасшедший обвинит моего отца в таких грехах. Мой папа – он не такой. Ты все солгал.
Я резко замолчала, понимая – черта перейдена.
Эмиль мне в своем личном тогда признался. А я сейчас не поверила. На сторону папы встала. По-другому быть просто не могло.
Черты его лица исказились. Страшное было впереди.
На своем лице я почувствовала горячее дыхание – он ухмыльнулся мне в губы.
– А ты, когда домой вернешься, спроси у любимого отца, за что Давид сидел пять лет. Это мой отец. За что он Жасмин пришел убивать, когда ей было всего восемнадцать. Это моя мать. За что он и его псы мою бабушку и дедушку застрелили…
– Ты болен! Ты болен, Эмиль! Ты сошел с ума! – я в ярости закрыла уши.
И тихо вскрикнула: Эмиль насильно мои руки вниз опустил и смотреть на себя заставил.
– Ты безумец, Эмиль. Безумец! Дай мне уйти. Умоляю: дай мне уйти!.. – взмолилась я.
По щекам текли слезы. Я так долго не плакала при мужчинах, так долго…
– Эмиль, отпусти! Прошу тебя! – мой голос сорвался, я зарыдала.
Эмиль что-то еще сказал, а я тихо обмякла в его руках.
– Забавно, – сглотнул Эмиль, не отрывая от меня взгляда, – твоя мать также умоляла его дать ей уйти. Диана была несчастна с ним. А потом забеременела твоим старшим братом. Совпадение? Я ничего не утверждаю. Но Диана сбежала с его ребенком в животе…
В стенах гостиной раздалось эхо. От пощечины.
Я вырвала руку из захвата и взметнула ее, а дальше – все как в тумане. Хлесткая пощечина, красный след на щеке Эмиля и мой жалобный скулеж.
Эмиль потер щеку, стискивая зубы.
– Я не хотела, я не хотела, – зашептала судорожно.
Я тут же прикрыла свое лицо в ожидании ответного удара, но его не последовало.
– Это твоя последняя отцовская замашка, – пророкотал Эмиль.
Он не ударил.
И пощечину не отвесил.
Я с ужасом смотрела на бляшку ремня, перед глазами все расплывалось. Я ударила, как отец. Отвратительно.
– Ты ничего не знала, – делает предположение Эмиль. – Он предусмотрительно уговаривал мою мать сделать аборт, чтобы рассказать было некому. Но я все равно родился.
– Сумасшедший! Ты сумасшедший! Папа бы никогда… никогда! Не смей говорить про него так… плохо…
Меня била крупная дрожь. Эмиль держал мои запястья одной рукой, в нем силы было – до ужаса много.
И взгляд безумца вкупе порождал страшные вещи.
Мне было жутко.
– Можно было бы подумать, что все началось с Булата Шаха. Но он сдох, а претензии остались. А с претензиями идут к исполнителю, – закончил Эмиль жестко.
Я хотела закрыть уши.
Он знал Булата Шаха. Чушь какая-то. Я отказывалась верить: да, мой отец суров, но он не убийца.
– Все ложь, – проблеяла я. – Ты описываешь другого. Не моего отца. Уходи прочь, Эмиль.
– Твой отец – чудовище, – выплюнул Эмиль.
– Не смей. Довольно, уходи, – процедила в ответ.
– Его фамилия, как и его руки, пропитаны кровью. Власть его писана кровью.
Эмиль багровеет.
Отказываясь верить в эту чушь, я оттолкнула Эмиля и понеслась прочь. Забыв про вещи, про горы, про сладкие ночи.
Все это потонуло в бездне. В восемь утра второго января сказка закончилась.
Я не успела выбраться из номера. Он нагнал меня сзади – схватил за рубашку и порвал ее.
