Первое, что ударило в нос – специфический запах. Сложный, многослойный, он не был похож на обычный запах жилой квартиры. В нем смешивались ноты старой, слежавшейся пыли, характерный сладковато-горький аромат ветхой бумаги и переплетного клея, какой бывает в архивах или букинистических лавках. Но под этими узнаваемыми слоями чувствовалось что-то еще – тонкий, едва уловимый, но настойчивый оттенок. Что-то прохладное, чистое, с металлическим привкусом. Он напомнил Андрею запах воздуха после сильной грозы, когда в нем витает озон. Или тот странный, холодный запах железа и плесени, который он ощущал в подвале библиотеки, где впервые встретил Лику. Этот запах был неуместным в жилом пространстве, он создавал ощущение стерильности и одновременно какой-то скрытой, неорганической активности. Запах отсутствия жизни в ее привычном понимании.
Андрей сделал несколько осторожных шагов вперед по скрипучим половицам коридора и заглянул в комнату, дверь в которую была приоткрыта. Это была, по-видимому, единственная жилая комната в квартире. Она тоже тонула в полумраке – два высоких узких окна, выходящие, вероятно, в тот самый переулок, были плотно задернуты тяжелыми шторами из какой-то темной, не пропускающей свет ткани. Лишь слабые полоски серого вечернего света пробивались по краям, едва очерчивая контуры предметов.
Обстановка комнаты поражала своей спартанской простотой, почти аскетизмом. Она была обставлена минимумом необходимой мебели, причем мебель эта была старой, разномастной, словно собранной по случаю или оставшейся от прежних жильцов. У одной стены стояла простая деревянная кровать, застеленная аккуратно, но безлико – обычным серым покрывалом без рисунка. Рядом – грубоватый деревянный стул. У противоположной стены – небольшой, шаткий на вид книжный стеллаж, полки которого были заполнены книгами вразнобой, без видимого порядка. Посередине комнаты – простой письменный стол, тоже старый, с потертой столешницей.
И все. Никаких ковров на полу, никаких картин или фотографий на голых, выцветших стенах. Никаких безделушек, сувениров, вазочек, комнатных растений – ничего из тех мелочей, которые обычно накапливаются в жилом пространстве, отражая личность и привычки хозяина. Эта комната была пустой не только в смысле отсутствия людей, но и в смысле отсутствия следов индивидуальности, истории, привязанностей. Словно здесь обитал призрак, не нуждающийся в материальных свидетельствах своего существования. Или человек, который был готов в любой момент встать и уйти, не оставив после себя ничего, кроме пустоты. Который и так уже был наполовину стерт из этой реальности.
Однако, несмотря на эту почти стерильную безличность, не было ощущения полного запустения. Наоборот, в воздухе витало тонкое, но отчетливое чувство недавнего присутствия. Кто-то был здесь совсем недавно. На столе, рядом с закрытой книгой, виднелся легкий беспорядок – несколько листов бумаги, исписанных мелким почерком (Андрей пока не мог разглядеть, что там), карандаш, лежащий наискось. А рядом стояла чашка. Простая белая керамическая чашка, точно такая же, какую он видел у Лики в читальном зале библиотеки. И она тоже была пустой, с едва заметным коричневатым ободком на дне, словно чай или кофе из нее выпили совсем недавно.
Это ощущение недавнего присутствия Лики – такое же неоспоримое и такое же необъяснимое, как ее исчезновения – смешивалось с общей атмосферой пустоты и странным запахом, создавая тревожное, сюрреалистическое впечатление. Словно он вошел не в квартиру, а в декорацию, оставленную после съемок фильма о призраках. Или в одну из тех комнат на картинах Эдварда Хоппера, полную молчаливого ожидания и застывшего времени. Он сделал еще шаг внутрь, чувствуя, как пол под ногами тихо скрипит, отзываясь на его вторжение в это царство отсутствия.
