– Тихо, малышка, – прошептал Элвис. – Не надо так плакать. Мы здесь ничего сделать не можем.
– Я боюсь, что ты забудешь меня, как только приземлишься, – хныкала я.
Он улыбнулся и нежно поцеловал меня.
– Я не забуду тебя, Цилла. Я никогда не испытывал такого к другим девушкам. Я люблю тебя.
– Правда? – Я чуть не лишилась дара речи. Элвис уже говорил мне, что я особенная, но в любви никогда не признавался. Я очень хотела ему верить, но мне было страшно, я не хотела остаться с разбитым сердцем. Я читала некоторые письма Аниты и не сомневалась, что Элвис возвращался прямиком в ее объятия.
Прижимая меня к себе, он сказал:
– Меня разрывает от чувств к тебе. Я не знаю, что делать. Может, разлука поможет мне понять, что я чувствую на самом деле.
Той ночью мы любили друг друга еще более страстно, чем обычно. Увижу ли я его снова, окажусь ли в его объятиях, как было каждую ночь за последние полгода? Я уже по нему скучала. Мысль о том, что однажды эта ночь кончится и нам придется попрощаться, – возможно, в последний раз, – была невыносимой. Я рыдала и рыдала, пока боль не разошлась по всему телу.
Я в последний раз попросила его – взмолилась – скрепить нашу любовь. Ему это было бы так просто. Я была юной, уязвимой, отчаянно влюбленной, ему ничего не стоило бы мной воспользоваться. Но вместо этого он тихо сказал:
– Нет. Однажды это произойдет, Присцилла, но не сейчас. Ты просто слишком юная.
Я не спала всю ночь. Утром следующего дня, в доме 14 на Гетештрассе, я терялась среди огромной группы людей, бегающей туда-сюда по гостиной. Все хотели попрощаться с Элвисом, который в это время собирал последние вещи на втором этаже. Знание о том, что только я одна сопровождаю его в аэропорт, приносило немного облегчения.
Когда Элвис спустился, он был в хорошем настроении, шутил и смеялся со всеми. Наконец, попрощавшись со всеми гостями, Элвис повернулся ко мне.
– Ну что, малышка, нам пора.
Я мрачно кивнула и направилась за ним к выходу. Несмотря на дождь, на улице Элвиса поджидала сотня фанатов. Увидев его, они словно с цепи сорвались, стали умолять его оставить автограф. Закончив это дело, он запрыгнул в ожидавшую его машину, потянув меня за собой. Дверь захлопнулась, водитель надавил на газ, и мы помчались в сторону аэропорта.
Довольно долго мы ехали в тишине, потерянные в собственных мыслях. Элвис хмурился и глядел в окно, наблюдая за дождем.
– Я знаю, тебе будет непросто снова быть обычной школьницей после того, как ты была со мной, Цилла, но ты должна. Я не хочу, чтобы ты сидела и грустила после моего отъезда, малышка.
Я начала было протестовать, но он не дал мне, продолжая:
– Постарайся хорошо проводить время. Пиши мне, когда будет возможность. Я буду ждать твоих писем. Купи розовую бумагу для писем. Адресуй все Джо. Так я буду знать, что это от тебя. Пообещай мне, что останешься такой, какая ты сейчас. Нетронутой, какой я тебя оставляю.
– Обещаю, – сказала я.
– Я посмотрю на тебя, когда поднимусь по трапу. Не хочу видеть твое грустное лицо. Улыбнись мне. Я увезу с собой твою улыбку.
Тут он протянул мне свою армейскую куртку и сержантские нашивки, которыми его недавно наградили, и сказал:
– Хочу, чтобы это было у тебя. Чтобы показать, что ты моя.
Он обнял меня.
Мы приближались к аэропорту, и крики поджидающей Элвиса толпы стали громче. Когда мы подъехали настолько близко, насколько возможно, Элвис повернулся ко мне и сказал:
