Над городом высилось множество белых, тонких как свечи, минаретов, многие из них были с обвалившимися верхушками, а мечети погибли в пожаре. Сам город расположен на склоне горы, увенчанной старинной генуэзской крепостью, куда, к сожалению, я не попал. Видно только, что она очень большая, стены и башни ее спускаются по направлению к городу и там высоко сливаются с ним. За последние годы Солунь приобрел исключительное в военном отношении значение как база союзных войск, потерпевших полную неудачу в Дарданеллах и зацепившихся за это место. Союзники стали стягивать сюда силы для нанесения того удара германцам, который разрушил тысячелетнюю монархию Габсбургов и с непреклонной головы Вильгельма сорвал корону, а самую Германию заставил подписать неслыханный позорный мир. Результаты этого страшного напряжения, развитого здесь союзниками, сказываются на каждом шагу. Недаром Вильгельм выразился о Салониках как о человеческом зверинце.
В то время, когда мы попали туда, война фактически кончилась, но мир еще не был подписан, почему город и окрестности его были переполнены войсками, кажется, всех национальностей и всевозможных окрасок. Больше всего было видно англичан, прекрасно одетых, здоровых, статных, таких же шотландцев с голыми коленками, множество французов в их голубых мундирах, мелких и плюгавых; крупные великолепные сербы, пленные болгары, немцы, австрийцы, американцы; наши бедные русские солдаты со всего ее необъятного пространства; итальянцы, греки, турки. Но особенно выделялись богатыри, совершенно чернокожие французские колониальные войска, великолепно обмундированные в голубые мундиры и красные фески. Они, статные, своеобразно красивые, так и бросались в глаза своими могучими фигурами; нам говорили, что между ними были даже людоеды, которых можно было узнать по какому-то особому устройству зубов, искусственно оттачиваемых. Были тут и индейские войска, и маленькие юркие тонкинцы, и японцы, и алжирские арабы в их живописных хламидах, и бог их знает каких видов людей тут только не было. И весь этот человеческий муравейник в военных мундирах кишмя кишел на всем пространстве, которое не было уничтожено пожаром и где производилась торговля или были кафаны, обязательно с дрянными сценами и соответствующими певицами.
При всех почти торговлях находились меняльные лавки, так как сюда стекались деньги всех государств. И вот тут-то мы постигли всю горечь того погрома, который произошел в России. За 1000 думских рублей, купленных в Одессе по 1450 руб. украинских, мне дали 180 французских франков, греческих же драхм давали еще меньше, так как курс греческих денег был выше французских. Недаром говорят, что грек надул жида. Принимая самое ничтожное участие в войне, они сумели значительно расширить свои владение и удержать курс денег на невиданной вышине. Мы же, несчастные, пожертвовали миллионами людей и всем своим благосостоянием, своей культурой, всем своим прошлым и получали за свои деньги как бы милость. Тяжело это было, и поднимался вопрос – как же мы будем существовать, когда украинские деньги никак не ценились? Денежный вопрос вообще наводил на размышление. Дело в том, что до сих пор ни англичане, ни французы не требовали с нас денег за содержание, помещение и проезды, и мы могли жить как птицы небесные, но лишь до окончания карантина, а там всякий должен был устроиться по своему разумению.
