Было хорошо, когда лошадь спокойно стояла в поле и мы набирали из кучи красноватый круглый картофель в корзины и высыпали его в телегу. Работа спорилась, Маринка тоже помогала, сосредоточенная, как взрослая, но временами не выдерживала и с гордостью выкрикивала:
– О, яка велыка картопля!
Картофеля было много, на несколько заездов. Со все усиливающейся тревогой шел я назад рядом с телегой. Но ни на том месте, ни дальше никто нам не попадался. Я осмелел и поехал во второй раз. Так же дружно работали и вскоре двинулись в обратный путь. Подражая крестьянам, я шел степенно, чуть-чуть вразвалку, понукая коня. Уже был наш край деревни, проехали приметный большой дом с крыльцом, тут-то вдруг выскочила из-за поворота большая фура, а на ней полно немецких солдат с винтовками. Одни возвышались, стояли на коленях и во весь рост, другие сидели, свесив ноги. Немцы горланили, жестикулировали. Я вовремя свернул с дороги и продолжал идти рядом с телегой, стараясь казаться спокойным и ни на кого не смотреть, но в какой-то момент, когда мы только разминулись, я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и тут же кто-то из немцев крикнул:
– Soldat! Russ Soldat!
К счастью, гитлеровцы очень спешили. Их фура стремительно удалялась от меня. Вот и хорошо… Скорее бы отсюда и больше уж не возвращаться на это место… Скорее!.. Но что это? Дорога за поворотом запружена повозками, длинный обоз. И крестьяне, и немцы при оружии, что-то таскают, укладывают, толпятся. Крики, немецкая речь. Куда мне свернуть? Хозяйка с девочкой отстали, это еще хуже… Но вот она бежит, моя хозяйка, бежит одна, смотрит все вперед, как завороженная, ни слова не говоря, ничего мне не показывая. Впрочем, уже поздно. Скользнув по мне, немец больше смотрит на коня, на упряжь, тычет пальцем в дугу, раздраженно кричит, требует, а я стою, свесив руки, и ничего не понимаю, ничего не пытаюсь делать. И тут меня будто встряхнули. Пожилой крестьянин из обозников, боком задевший меня, украдкой заглянул в глаза и тихо сказал:
– Чего стоишь? Снимай дугу и тикай отсюда…
Я торопливо сделал это. Дугу у меня тут же забрали. Кое-как приладил упряжь, тронул коня и, не веря себе, отъехал от того места.
До самого вечера никуда не выходил. Я ждал человека, с которым должна была меня свести хозяйка, – вдвоем-то надежнее. Но никого не дождался. Обе женщины всплакнули, когда я стал прощаться. Огородами обошел деревню и взял курс на север.
Становилось уже совсем темно, я же шел и шел, не чувствуя усталости. Скорее бы в большой, настоящий лес!
…Канун 7 ноября я встречал в уютной ночлежке, устроенной добрыми людьми для таких, как я, в маленькой колхозной сторожке. Хотя снег, падавший хлопьями, приятно таял на лице и было не холодно и празднично бело, я с удовольствием вошел в этот тихий, теперь безопасный уголок, где жарко топилась печка и гостеприимно ждали нары с соломой. У печи уже сидел один, полураздетый, худой, с длинными руками. Когда я вошел, он встрепенулся, повернувшись к двери вместе с расправленной портянкой в руках, но тотчас молча уставился в огонь. Чуть попозже пришли две девушки и принесли нам ужин. Это был праздничный ужин. Мы пили огуречный рассол, как лучшее в мире вино, закусывали горячей картошкой с огурцами и вкусным домашним хлебом.
После того, что я оставил позади в этот день и в другие такие дни, все казалось счастливым сном.
