Да уж. Отпинали меня накануне старательно. Зуеву, спасибо. Отомстил чужими руками-ногами на совесть. Пятеро на одного. Какие-то местные амбалы, уж не знаю, откуда он с ними знаком…
Тогда, потерпев поражение в неравной борьбе, я очутился на земле. В какое-то мгновение даже подумалось, что больше не встану и дом родной так и не увижу. Очевидно, это и случилось бы, если бы не вышеупомянутый Зуев. Тот ведь ссыкло, каких поискать. Потому и тормознул вовремя свою «крышу». Наперёд зная о возможных последствиях...
Прижимая ладонь к ноющему ребру, тянусь за шмотками, висящими на спинке стула. Одевшись и обувшись, покидаю спальню, в узких стенах которой храпом ведут диалог Ивонин и Никифоров. Спускаюсь вниз и выхожу на улицу.
Хорошо… Свежо.
От прохладного утреннего ветра открытые участки кожи моментом покрываются мурашками.
Зеваю, потирая глаза. Сонно приветствую Иваныча. Тот, по обычаю, активно трудится, подметая двор.
– Чего выперся ни свет, ни заря? – интересуется он, не отвлекаясь от процесса.
– Не спится, – признаюсь честно.
– Выглядишь дерьмово. Метлу не предлагаю.
Да уж. Я и сам, к собственному удивлению, рад бы отвлечься и принести пользу обществу, но работник из меня сегодня так себе.
– Уезжаешь, говорят? – спрашивает между делом.
– Да. Поезд в десять сорок.
– То-то Сергевна слёзы льёт третий дней подряд.
– Из-за меня, серьёзно? – уточняю, выгибая бровь.
– А из-за кого ж, – смещается чуть правее. – Вы с неё кровь литрами пьёте, а она за каждым потом убивается, как за своим.
Ощущаю укол совести. Проблем Глотовой я принёс действительно немало.
– Чё, Дань, не терпится на волю?
Неопределённо веду плечом. Странно себя чувствую… Крайние лет десять я жил по расписанию и чётко знал, чего мне ожидать от дня грядущего. И вот, когда ты осознаёшь, что это закончилось, ощущаешь необъяснимую тревогу в груди. Потому что вообще не понимаешь, что будешь делать дальше.
– Главное, на зону не загреметь, Дань.
– Ты, Иваныч, на пару с Ольгой Сергевной решил меня обработать? – присаживаюсь прямо на землю и опираюсь спиной о широкий ствол дерева.
– Старика-то послушай. Знаю, о чём говорю. У самого сын попал вот так по неосторожности.
Замолкает, осекаясь. Видимо, решил, что сболтнул мне лишнего.
Последующие пару часов проводим в тишине, которую нарушает лишь шелест опавших листьев...
К восьми иду на завтрак. После – собираю рюкзак, в который вмещаются все мои вещи. Точнее те скромные, нехитрые пожитки, что удалось наскрести за годы пребывания в этом месте.
В девять тридцать к воротам подъезжает жёлтое такси. Сергеевна озаботилась, решив, что обязательно должна сопроводить меня на вокзал.
– Пока, Дань! – прощаются со мной товарищи по несчастью.
Высыпали во двор шумной толпой. Провожают.
– Не теряем контакты, Клим.
– Давай!
– Удачи! – обмениваемся с парнями крепкими рукопожатиями.
– Данька, красавчик наш, ну пока! – утирая слёзы-сопли, лезут обниматься девчонки. Все, кроме одной.
Швец под пристальным вниманием ребят демонстративно шагает мимо меня. Усаживается в машину к Ивониной и Глотовой, хотя всё утро со мной не разговаривала.
Поди разбери этих женщин!
– Пока, – бросаю ещё один взгляд в сторону детского дома и направляюсь к такси, стараясь игнорировать зарождающееся чувство тоски в груди...
Никогда не думал, что буду испытывать нечто подобное. Впрочем, я ведь вырос здесь. Помимо дурного было много чего хорошего.
