Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия - страница 5



И тихонечко уйдет.
Будем жить среди столетий
Мы со всеми наравне,
Потому что страсти эти
Повышаются в цене.
28 февраля 1973

278. Шопен

Славься, славянство! Душа полонеза
В недрах рояля кичлива. Сто лят!
В недрах Парижа бряцают железа
Нерчинска. Черные искры летят.
Славься, Шопен! У страны-наковальни
Раковин, тихих, как нежность, не счесть.
Страшно поверить – нет мысли печальней
Музыки, имя которой – честь.
Славьтесь, изгнанники, вальсы – больные!
Толпы безмолвных глазастых ребят.
Вальс до скончания века! Впервые.
Тихо… неслышно… безмолвно… сто лят…
5 августа 1973

280.

Не отчаяться бы, не отчаяться.
У калитки трава качается.
Тихи зори, закаты ветрены.
Дни, заполненные приметами
Скорой встречи и невозможности
Жить, не думая об осторожности,
О бесцельности прожитого.
Остается одно слово.
Лишь одно – для обозначения
Постепенного отчуждения,
Постепенной концентрации души.
Вот оно, это слово – спеши.
1973

282. Даная

Заключенная в башне Даная,
Полуженщина, полудитя,
По ночам просыпалась, пылая.
Дрыхла нянька, беспечно свистя.
Завивая, дымился светильник.
Полог нового ложа высок.
Лебединая вычурность линий,
В тонком золоте нежный висок.
Плеч, спины и коленей избыток,
И обидчивый шепот ступни…
Не постель это – дыба! От пыток
Помешались бессчетные дни.
Жилка в пропасти белой межгрудья,
Выгиб стана, пространство бедра…
Где ты, Зевс? Никого не разбудит
Золотая твоя игра.
9 октября 1973

283. Красная лодка

Переулок ветром распрямляется.
Улицы змеятся, как овраги.
Голос пуст, и все слова сдуваются
И летят, как память об отваге.
Не найти и в комнате прибежища,
Даже если щеки бело-розовы,
Даже если котиком на лежбище,
Даже если кончено с угрозами.
Здесь порядки хмуры одинаково,
Как кормильцы выросшей семьи.
Вечером забудемся и всякого
Приберем под крылышки свои.
И без всякой перемены до ночи
Будем слышать ветки и отрыв.
И, закрыв глаза, стоянку лодочью
Видеть, испытуя на разрыв.
Лодочка, прибитая к причалу!
Цепь в порядке? Ключик на столе?
Выполни, что прежде намечала:
Вмерзни в лед. До марта доалей.
12 октября 1973

284.

Когда уйдут последние знакомые,
Заметишь, что за окнами – бело.
Там снег парил, пока кричали в комнате
И мыслями скрипели тяжело.
Там падал снег, так тихо падал, бережно
На голый тротуар и фонари,
Что не узнать ни улицы теперешней,
Ни воздуха, где этот снег парил.
Когда уйдут последние знакомые,
Вздохнет дорога, заровняет след.
И медленные кавалькады конные
Гравер введет в серебряный браслет.
20 октября 1973

285.

Слушай, случайный попутчик,
То, что услышать не смог –
Как сожаление пучит
Дремлющий миною слог,
Как отсыпаются травы
В дальних ложбинах речей,
В синих ручьях Алатау,
У заилийских врачей.
Не рассыпается воздух,
Вмерзшего крика тайник
Там, где по Чертову мосту
Впустят отпетых одних.
Разве заметишь подмены,
Если сквозит нищета
Этой замызганной сцены,
Имя которой – мечта.
10 ноября 1973

286.

Начинаю свой день папиросой –
Будто в школе я, беглым опросом:
Вы, глаза, не забыли заданье
По-иному смотреть в мирозданье?
Проще, жестче, прямей и спокойней,
Шире, ярче, верней и влюбленней?
Ну, гримаса, зачем так язвительно?
Это пошло, старо, утомительно!
Это очень некстати и знайте:
Провокацией пахнет. Покайтесь!
Вот ведь разум, слепой небожитель,
Залихватский законоучитель –
Он-то знает, что все изменяется,
Проясняется и объясняется.
Потому и прочны его мнения,
Его логика и убеждения.
Потому – всем! – равненье на разум.
Может, все переменится разом.
Лишь душа-первоклассница тихо зевает.