Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения - страница 4

. В отличие от исторических источников они, из-за своей уникальности и многозначности, не поддаются быстрому использованию. Литературные произведения могут положить начало устойчивым образам и клише, но способны их же и разоблачать, они могут как зародить зависимости, так и инсценировать разрывы связи, утверждать очевидное, – и это же очевидное опровергать. Чтобы наряду с особенным и исключительным указать также на затверженное и повторяющееся, будет, наряду с детально исследованными текстами, привлечено максимальное число других подобных произведений – сегодня зачастую забытых, которые, однако, ради читабельности книги, останутся на втором плане. По той же причине мы будем чередовать анализ конкретных примеров и общие обзоры.

Не исключено, что оторопь будет основным впечатлением, которое оставит по себе показанная в книге разрушительная энергия вкупе с властными и убийственными порывами. Возможно, в душе останется возникшее в этой связи сострадание к жертвам истории. Но не следует забывать, что основное предназначение книги – изучение «изобретателей» цыган и придуманных ими конструкций, и история народов рома по указанным причинам может быть описана только очень опосредованно. Речь пойдет об ученых, интеллектуалах, писателях и исследователях, о культуртрегерах, трудами которых в мир пришли прежде всего враждебность и изоляция, но вместе с ними также и восхищение, и романтизация. Отбросив эмоциональную реакцию негодования, мы вправе трезво указать на их ответственность. И, если уж рассматривать дело с этой стороны, то не в последнюю очередь стоить пояснить, какие альтернативы, перспективы и возможности намечались в каждый конкретный период времени. Ведь для прояснения сути вряд ли много дает отождествление горестной истории народов рома с неотступной роковой судьбой, к чему некоторые исследователи склоняются.

«О черных крещеных язычниках, которые все вместе подошли к Берну» из «Шпицской хроники» Дибольда Шиллинга Старшего (ок. 1445–1486)

Пишущему подобную книгу настойчиво задают всегда один и тот же вопрос: какой урок можно извлечь из результатов и выводов исследования? Не успев стряхнуть архивную пыль, вынужден возвысить свой голос для предостережения и увещевания. Может статься, кто-то действительно в состоянии заранее примечать теперь признаки угрозы, точно определять взаимосвязь между прошлым и настоящим и оценивать ситуацию. Но все-таки решения конфликтов и проблем невозможно передать одним только экспертам, которые благодаря своим знаниям смогут в любом случае внести свой вклад в сглаживание или же драматизацию актуальных ситуаций, воспринимаемых как кризисные. Эта книга позволяет взглянуть в зеркало, даже если речь идет о вымышленном отражении европейских народов. Мы узнаем в большей степени о нас самих, о наших мыслях, чувствах и поступках, о дискриминации, присвоении и цивилизационном высокомерии, нежели о народах рома. При чтении цитируемых здесь текстов начинаешь ощущать, как с каждым обозначением, описанием и с каждой оценкой чужаков, называемых цыганами, увеличивается асимметрия, как раздувается пишущий, как растет его «я», как начинает он поддаваться искусу всевластия и как в конце концов начинает верить – какую бы жалкую фигуру он при этом собой ни представлял, – что для картины европейской культуры его достаточно. Сегодня, когда в Европе вновь восстает из праха «ненависть к цыганам», история презрения к ним представляется нам фантомом, явление которого, подобно антисемитизму и национализму, повергает нас в ужас – словно перед нами одно из привидений, про которых в одноименной пьесе Генрика Ибсена (1828–1906) говорится: «[Нам] от него не отделаться»