Темнота была почти абсолютной. Лишь слабый аварийный свет где-то в глубине отбрасывал жутковатые тени на ряды высоких металлических стеллажей, уходящих вглубь помещения. На них рядами стояли контейнеры – цилиндры из толстого матового стекла, погруженные в тень. Что было внутри, разглядеть было невозможно. Воздух гудел от работы древних холодильных установок, но холод был не живительным, а мертвящим. Это было царство забвения и неудач.
Ирис прислонилась к холодной двери, пытаясь перевести дух. Паника немного отступила, сменившись дрожью от холода и осознания своего безумного поступка. Что я здесь делаю? Но возвращаться в белую камеру было немыслимо. Она сделала шаг вперед, ее босые ноги ступали по пыльному, липкому от конденсата полу.
И тут она услышала звук. Слабый, едва различимый над гулом машин. Как… хриплое дыхание. Или бульканье. Исходило оно из-за ближайшего стеллажа. Ирис замерла. Страх снова сжал горло. Патруль? Техник? Но звук был слишком… беспомощным. Слишком живым в этом мертвом месте.
Она осторожно обогнула стеллаж. В узком проходе, между стеной и контейнерами, лежала фигура. Сначала Ирис подумала, что это мешок с мусором или выброшенный манекен. Но потом она разглядела руку – неестественно тонкую, с сероватой, шелушащейся кожей, обтягивающей кости. И движение. Грудь чуть приподнималась в мучительной попытке вдоха.
Ирис подошла ближе, преодолевая отвращение и страх. То, что лежало на полу, было когда-то «Бабочкой». Это было ясно по остаткам роскошного, но теперь грязного и порванного платья, по длинным, спутанным, когда-то, наверное, сияющим волосам. Но теперь это было лишь подобие человека. Кожа, покрытая глубокими, темными трещинами и язвами, обвисала на костях. Лицо было почти скелетировано, один глаз закрыт, из другого сочилась мутная жидкость. Губы были покрыты струпьями, изо рта вырывалось хриплое, клокочущее дыхание. От нее исходил тот же сладковато-гнилостный запах разрушения, но многократно усиленный. Это было не быстрое увядание, как у Инея, а медленная, мучительная агония. Мотылек. Беглянка. Та, что выбралась из клетки, но не спаслась.
Ужас Ирис достиг апогея. Она хотела бежать, закричать, но ноги отказывали. Она стояла, вжавшись спиной в холодный стеллаж, глядя на умирающую.
И тогда умирающая открыла единственный видимый глаз. Он был мутным, почти белесым, но в нем вспыхнула искра осознания. Губы, покрытые коркой, шевельнулись. Из горла вырвался не звук, а хриплый выдох, больше похожий на стон.
Ирис, движимая внезапным порывом, которого сама не поняла, опустилась на колени рядом с ней. Не из сострадания, а из какого-то гипнотического ужаса и отчаянной потребности понять. Она протянула руку, но не посмела прикоснуться
«Бе… беги…» – прошептала умирающая. Голос был едва слышен, как шорох сухих листьев, раздираемый хрипом в легких. Каждое слово давалось мучительно. «Не… верь… им.…»
Ирис наклонилась ниже, ее сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. «Кто ты? Что… что с тобой?» – прошептала она, голос сорвался.
«Э… ликсир…» – выдохнула женщина. В ее глазах мелькнула вспышка нечеловеческой боли. «Яд… Цепь… Без него… вот… это…» Она слабо махнула рукой, указывая на свое тело. «Все мы… так… без… него…» Ее дыхание стало прерывистым, клокочущим. Она закашлялась, и на губах выступила пенистая розовая жидкость. Она из последних сил судорожно пошарила под обрывками своего платья, у пояса. Ее пальцы, кривые и покрытые язвами, нащупали что-то маленькое, плоское. С невероятным усилием она оторвала это от пояса (Ирис услышала звук липучки) и сунула в дрожащую руку Ирис.
