Вечера были посвящены приемам. Федька блистал. Его острый язык, его матерные афоризмы, его небрежная элегантность, даже его расхлябанность – все это делало его центром притяжения. Дамы хихикали и краснели, мужчины восхищались его наглостью, а Наполеон, кажется, видел в нем забавную диковинку. «Этот русский – он как медведь, который научился танцевать менуэт, – однажды услышал Федька обрывок фразы кого-то из генералов. – Он неотесан, но чертовски обаятелен».
Федька же наслаждался моментом. Он флиртовал без устали, пил за здоровье императора, а затем за его погибель, когда никто не видел. Он играл в карты, выигрывая порой целые состояния у незадачливых маркизов, которые не могли понять, как этот дикарь так блефует. Скука, его главный враг, пока отступила. Но где-то на задворках сознания, под слоем винного хмеля и женских улыбок, маячила та загадочная дама, которую он мельком увидел на первом приеме. Та, в чьих глазах была не броская красота, а нечто иное, что-то, что заставило его, циника до мозга костей, задуматься. Он ждал следующей встречи, не зная, что это ожидание станет началом его самой безумной и, возможно, самой опасной авантюры.
Он был в золотой клетке. Но кажется, клетка эта начала медленно раскрывать свои запертые двери, пропуская нечто, что навсегда изменит его жизнь.
Глава 12: Императрица. Первый взгляд.
Дни текли, словно дорогие французские вина, оставляя за собой легкое, но настойчивое послевкусие ожидания. Федька, с его врожденным чутьем на интересное, знал, что где-то поблизости бродит та самая загадка, которую он мельком увидел на балу. Он не искал ее целенаправленно, ибо истинные авантюры, по его глубокому убеждению, всегда находили тебя сами, как муха – липкую ленту.
И она нашлась. На очередном приеме, куда его, как обычно, пригласили в качестве "придворного шута", Федька заметил ее в небольшой группе дам. Мария-Луиза. Она не смеялась громко, не кокетничала с молодыми офицерами, не блистала умом в пустых светских беседах. Напротив, она стояла чуть в стороне, ее светлые волосы падали на плечи, а голубые глаза были устремлены куда-то в пустоту, полные той самой меланхолии и застенчивости, что Федька подметил при первой встрече. В ней не было напускной помпы Жозефины, лишь утонченная хрупкость.
«Ебать-колотить, – подумал Федька, отпивая шампанского. – Да эта мадам скучает так, что пыль столбом стоит». Он всегда был экспертом по скучающим дамам, ибо сам страдал от этого недуга хронически. Он видел в её взгляде не просто печаль, а нечто глубже – внутреннее одиночество, запертое за ширмой придворного этикета. Наполеон, этот низкорослый гений войны, кажется, был слишком занят завоеванием Европы, чтобы заметить, как его собственная жена увядает в золотой клетке. «Да он, сука, с ней обращается как с политическим инструментом, а не как с бабой», – пронеслось в голове у Федьки.
Он подошел ближе, делая вид, что направляется к столу с закусками. Её свита состояла из пожилых, чопорных дам, чьи лица выражали непоколебимую скуку и преданность придворному протоколу. Они напоминали Федьке старых тетеревов, которые только и знали, что кудахтать о правилах.
«Мадам, – обратился он к ней, слегка склонив голову, – могу ли я предложить вам… нечто, что сможет хоть на мгновение разогнать эту парижскую тоску, которая, как мне кажется, укрыла ваш взор плотной вуалью?»
