«Сотрудничество? – Федька сделал вид, что глубоко задумался, хотя на самом деле уже предвкушал все прелести жизни при французском дворе. – Ну что ж. Я человек гибкий. И, как говорится, за хороший стол и красивые женские глаза готов на многое. А условия? Я, знаете ли, к аскетизму не приучен».
Человек за столом вновь улыбнулся. «Условия будут. Весьма привлекательные. Вы скоро отправитесь в Париж. И там… там мы обсудим всё подробно. А пока… отдохните, мосье Щукин. Привыкайте к мысли, что ваша жизнь в плену будет не такой уж и плохой».
Федька кивнул. Париж. Придворные интриги. Возможно, новые знакомства. И, кто знает, может быть, даже какие-нибудь незамужние фрейлины. Война войной, а жизнь, как известно, продолжается. И Федька был готов продолжать её во всей красе. Особенно если это означало избежать грязи и скуки фронта.
Глава 10: Под крылом Императора
Путь в Париж оказался долгим и, как ни странно, вполне комфортным для Федьки. Его везли не с обозом пленных, а в относительно приличной карете, что уже было знаком особого расположения. За окном проносились аккуратные французские деревушки, ухоженные поля и редкие, но живописные леса, порой сюрреалистичные в своем спокойствии, словно мир вокруг замер в ожидании чего-то неизбежного. Контраст с выжженными русскими землями и хаосом Бородинского поля был разительным и, признаться, весьма приятным. Здесь не пахло смертью и гарью, только свежим хлебом и виноградниками.
Наконец, показался Париж. Город предстал перед Федькой во всей своей поразительной роскоши, разительно контрастирующей с суровым российским фронтом. Величественные здания, шумные улицы, элегантные экипажи и толпы праздно одетых людей – всё это ошеломило его после месяцев лишений и военных будней. Федька, хоть и был аристократом, давно уже отвык от такой демонстративной роскоши.
Его доставили не в тюрьму и не в казарму, а в один из особняков, принадлежащих, как ему объяснили, кому-то из приближенных Наполеона. Здесь его встретили как если не гостя, то, по крайней мере, как весьма ценный экспонат. Комнаты были просторными, мебель – дорогой, а еда – изысканной. Правда, за ним постоянно приглядывали, но Федька уже привык к тому, что его свобода всегда была лишь иллюзией.
«Ну что, князь Щукин, – обратился к нему один из офицеров, принесший вино и свежие фрукты, – теперь вы под крылом самого Императора. Можете считать себя… интересной диковинкой при дворе. Вами заинтересовались. И не только как пленником».
«Диковинкой, говорите? – Федька откусил сочную грушу. – Что ж, я не против быть диковинкой, если диковинкам дают есть, пить и, желательно, спать не одному. А то я, знаете ли, к одиночеству не привык».
Следующие несколько дней Федька провел, изучая свое новое положение. Он был своего рода пленником почетным, но все же пленником. Его никто не запирал на ключ, но каждый его шаг ненавязчиво отслеживался. Тем не менее, ему позволяли прогулки по саду, чтение книг из обширной библиотеки и даже, к его несказанной радости, доступ к винным погребам. Он даже умудрился флиртовать с одной из горничных, которая, кажется, была не прочь ответить на его заигрывания.
«Ну, хоть что-то хорошее в этом чертовом плену, – бормотал он себе под нос, отпивая глоток прекрасного бургундского. – Бабы, вино, а не эта вонючая баландой. Жизнь налаживается, мать ее!»
Его аристократический статус, природное обаяние и умение вести светские беседы (даже если эти беседы были полны цинизма и крепких слов) сделали его объектом любопытства при дворе. Его приглашали на приемы, где он с блеском демонстрировал свое остроумие, шокируя дам и забавляя мужчин. Он стал своего рода аттракционом – диким русским князем, который не боится сказать правду-матку, даже если эта правда не совсем соответствует придворному этикету. Его "крепкое словцо" всегда к месту и подчеркивало его цинизм, иронию и отстранённость от общепринятых норм.
