Как часто в жизни вынужденные доставить неприятность ближнему, причинять ему боль – даже помимо собственной воли, предварительно ищут повод обидеться на него, домыслить его вину и тем оправдать свои слова и действия! Спортсмен старательно лелеет «образ врага» – противника, с которым он сразится – надо ведь разозлиться на него, обидеться. Мать старательно объясняет ребенку, какой он плохой, перед тем как наказать его за проступок.
Можно усугубить драматизм оценок, обратившись к трагическому опыту Великой Отечественной войны. А. Адамовичем в его «Хатынской повести», «Карателях», публицистике был описан своеобразный «синдром карателя». Он выражался в том, что эсэсовцы и полицаи во время проведения карательных операций были искренне обижены на свои жертвы. По свидетельствам очевидцев, на лицах карателей застыла досада и обида – почему эти люди сопротивляются, плачут, умоляют – ведь разве не понятно, что им надо идти на казнь, ведь они это сами же заслужили!
Очень прав был П. Я. Чаадаев, писавший, что «невозможно быть вместе благоразумным и счастливым», поскольку для счастья необходимо прежде всего быть довольным собою и всеми, «а кому это кроме безумца возможно»[66]. Получив богатство, почести, славу и предаваясь довольству собой и окружающим, человек начинает считать себя умнее, совершеннее прочих людей, с удовольствием смотрит на все происходящее – он живет в лучшем из миров, а без этого какое счастье?! Такое состояние души П. Я. Чаадаев рассматривал как «безумие самодовольства и равнодушие, вдвое безумнее ко всему окружающему»[67]. «Насыщение гордости», довольство внешним успехом, погоня за славой и удачей заводит в нравственный тупик – обстоятельство, многократно описанное и осмысленное великой русской литературой XIX столетия: в творчестве М. Ю. Ломоносова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и других.
Гордыня веры в «справедливость бытия», доминирование ориентации на внешнее признание приводит к тому, что достижение успеха становится самоцелью, оправдывающей любой путь к нему. Для такой личности нравственно только то, что привело или может привести ее к успеху. И не важно, чем будет объясняться и оправдываться этот успех, в каких терминах он будет выражаться – прибыль, план, пролетарская революция… По отношению к окружающим это все равно будет нравственностью самозванца.
Особенно нравственно и даже политически опасна такая ориентация в сочетании с невежеством и бескультурьем, необразованностью и бездарностью, грубо видящей мир в черно-белых цветах «своих – не своих». Все благо – «мы» и наоборот, все, что мое – благо, а все, что не мое – зло, а все «не мы» – враги, нелюди, выпадающие из поля нравственности и нравственного отношения к ним, не достойные. «Охоты на ведьм» во все века и во всех разновидностях, поиски «врагов народа» и расправы с ними, призывы к борьбе с кознями «инородцев», «масонов», «подозрительных» – все это темы одной и той же великой и трагической оперы невежественной гордыни самозванства.
Ну а стыд? Стыд – не просто нравственная категория. Или рассуждение типа соловьевских: «Я стыжусь, следовательно, существую», или «Спокойная совесть – изобретение дьявола». Стыд или, как пишет А. Володин, «стыды» – прежде всего – живые переживания: «не выдуманные, настоящие… А как с этим жить по утрам?»[68]. И ведь самое главное – стыдно быть несчастливым.
