Вообще, не следует обманываться относительно практической ценности каких-либо доказательств существования Бога. Их действительная важность и роль, которую они играют, находятся в обратном отношении к их возвышенности, тонкости или глубине. Наимене убедительные для большинства умов – как раз самые метафизические. И даже очень религиозные философы сами признавали, если не слабость, то по крайней мере обязательную несостоятельность рассуждений, которые казались наиболее неопровержимыми другим религиозным философам. Так, тонкость святого Ансельма была честно и остроумно провозглашена Фенелоном, чья критика, впрочем, столь благожелательна, что равносильна похвале. «То, что люди, привыкшие размышлять об абстрактных истинах и восходить к первым принципам, познают Божество через его идею, – говорит он, – это верный путь прийти к источнику всякой истины. Но чем прямее и короче этот путь, тем он труднее и недоступнее для простых людей, зависящих от своего воображения. Это доказательство настолько простое, что своей простотой ускользает от умов, неспособных к чисто интеллектуальным операциям. Чем совершеннее этот способ найти Первое Существо, тем меньше умов способны следовать ему».
Другие доказательства, не будучи столь утонченными, разделяют в разной степени ту же участь, что и доказательство святого Ансельма. Несмотря на дань похвалы, которую каждое из них может получить в момент своего появления, не только ни одно из них не принуждает разум в момент своего возникновения, но постепенно все они стареют, как формы, предназначенные сменять друг друга в служении человеческому роду. Ценность каждого из них зависит от состояния народов, их просвещенности, их чувств. Подобно тому как искусство существует только для эстетических душ, а музыка, например, ценна лишь для тех, у кого есть слух, религиозные истины имеют значение только для умов, способных их понять и расположенных их любить, – одним словом, для тех, у кого есть разумение и вера. Отсюда происходит, что то одно, то другое доказательство оказывается в фаворе. Тем не менее, различные доказательства так связаны и поддерживают друг друга, что их объединенная сила всегда побеждала самым убедительным образом все возражения, будь они народные и простые или схоластические и скептические. Эти доказательства представляют собой очень возвышенные философские соображения, религиозные размышления величайшей важности, и факт в том, что даже когда они не представлены в форме силлогизма, разум не может им противостоять. Именно благодаря их сущностно религиозной ценности наиболее религиозный из философов – я имею в виду Фенелона – изложил их с наибольшей красноречием и убедительностью.
Вообще, с этими доказательствами дело обстоит так же, как и с доказательствами бессмертия души: каждое в отдельности можно опровергнуть; но собранные вместе, они не только усиливают друг друга, но и дополняют идею Бога, делая её столь же мощной в своей истинности, сколь и ясности. Для нравственных существ они носят характер авторитета настолько неопровержимого, что существование Бога для них действительно доказано.
Существование Бога, кроме того, дано душе непосредственно, и даже если бы оно было недоказуемо для разума, оно оставалось бы предметом веры для чувства. Возможно, оно настолько мало доказуемо именно разумом, что и не нуждается в доказательствах, поскольку так легко, просто и естественно постигается, – ведь высший разум есть также высшая постижимость. «Если кто-нибудь спросит меня, – говорит Фенелон, – каким образом Бог присутствует в душе, какой вид, какой свет, какой образ открывают Его нам, я отвечу, что Ему не нужен ни вид, ни образ, ни свет. Высшая истина есть высшая постижимость; бытие через себя самого есть через себя самого постижимое. Бесконечное Существо присутствует во всём». (стр. 234, 315.)
