).
– Знаете?! А у меня в Североморске старший мичман знакомый живёт, Кужелев Миша, может, знаете? Он раньше на подводной лодке служил…
– Нет, твоего Кужелева Мишу, мичмана старшого я не знаю, и вообще военно-морские свои тайны мне не выдавай. Ты скажи лучше: что, вправду, в театральное училище хочешь поступить?
– Хочу, дяденька. Уж много лет о том мечтаю.
– Именно в Художественный хочешь поступить, то есть в школу МХАТ?
– Хочу, дяденька. Я и Станиславского Константина Сергеевича прочла. «Работа актёра над собой» два раз, «Моя жизнь в искусстве»… И всё, что в нашей библиотеке было. «Театральну энциклопедию», том третий. Я артисткой стать хочу.
– Это хорошо, хорошо. Но ты знаешь, артистки должны много чего уметь. Это не так просто.
– А я, знайте, умею. И петь умею, в лицах представлять, и знайте ль ишшо, танци народны. Так это… Фсе в рят станут, одна половина оттуль там идёт, а друга – отсуда идёт. А которы отсуда идут, дак вот так в голову станут. Оне, то есть мы, барышни платки вот так держим высоко. А те пройдут, опеть с другого конца други заходят. Вот так с платком ходили… А ишшо в Порьей Губе…
Виктор Павлович вздрагивает.
– Где-где ты сказала?
– В Порьей Губе, грю. Село тако у нас есть. Клуб там… Мы с девками как запоём эту песню забавну: «Застрели-ко, зарази постылого мужа…»
Голос у девушки оказывается сильным, низким, но Виктор Павлович допеть ей не даёт: видит, что к нему через улицу движется мужчина в костюме с галстуком – размахивая кондитерской коробкой.
– Куда ты исчез, Виктор? Извините, минутку. – Мужчина быстрым взглядом оглядывает девушку, которая явно не была довольна тем, что ей не дали показать вокальные данные. – Вячеслав Николаевич кипит, половины фракции нет на месте, твой… – понижает голос, – с похмелья сегодня… Ира тоже не в духе… – Носитель коробки ещё понизил голос. – Что за кобылка? Стать-то какова! Из миманса оперетты?
– Навроде того. Так что там, без меня никак нельзя?
– С ума сошёл! Бежим немедленно. Все юбки не ухватишь.
– На ней платьице, Вадя. Беги. Я догоню.
– Ну, смотри. Там очень серьёзно. Могу сказать, что ты будешь?
– Буду, буду. Карточка моя на месте?
– Все карточки у Славика. Не задерживайся. Будет скандал.
– Беги.
Виктор Павлович оборачивается к девушке, меланхолически разглядывающей фасады домов.
– Вот так. Вызывают на службу.
– А вы здесь работаете? – спрашивает она, правда, понять трудно, что означает для неё «здесь».
– И здесь и там, – неопределённо отвечает Виктор Павлович на неопределённый вопрос девушки. – Но мне бы хотелось вам помочь.
– Помогите, дяденька. Покажите, где же театр Художественной находится, школа-студия их…
– Это я тебе покажу, но только… Понимаешь, не надо тебе самой туда идти…
– А што же?… Почему не надо?..
– Ты понимаешь, это дело серьёзное, но слишком много людей несерьёзных им хотят заниматься… Ты в Москве первый раз?
– В первой, дяденька, в первой… Я в Петербург хотела ехать, но Станиславской Константин Сергеевич…
– Ты хоть знаешь, что Станиславский помер давно?!.
– Знаю, дяденька. Там в книжке написано… Жалко-то как!
– Жалко, конечно. Но, впрочем, хорошо, что ты в Москву приехала. И подавно тебе повезло, что меня встретила.
– Спасибо, дяденька.
– Погоди благодарить. Мы вот что сделаем: я тебя сам в театр отведу, у меня друзья всюду…
– Спасибо, дяденька.
– Да что ты всё: «дяденька», «дяденька»… Зови меня Борис Борисовичем… – Тут он соображает, что девушка слышала, как его окликал Вадим, и честно признаётся в своём имени. – Борис Борисычем моего друга зовут, которого ты видела, а я – Виктор Павлович… Отведу тебя в театр, но сейчас мне по делам надо сбегать… Одна нога здесь, другая там. – Оглядывается по сторонам и тащит её по Копьёвскому переулку, к Большому театру (
