Смирнова могли побить. Это почувствовали ответственные лица из «Гос. Кино». Видимо, чтобы взять ситуацию под контроль, ко мне направили Георгия Буркова. Жора подсел ко мне на краешек стула, слегка оттеснив меня, со словами: «Андрюша в упор не видел Ваську. Они не сказали друг другу ни одного слова! Васька для Смирнова был „деревенщиной“, „выскочкой“. Завистливый Андрюша очень…» Потом полез во внутренний карман своего просторного пиджака и вытащил стальную фляжку с припаянной красной звездой, которую можно купить на Арбате. Медленно отвернул пробку и протянул фляжку мне. Я отхлебнул из нее. Оказался самогон. Жора успел отовариться у кого-то из местных. Его на Алтае любили. «Первач!» – сказал он, забирая у меня фляжку и как-то неловко начал тыкать ее горлышком себе в рот, чуть запрокидывая. Прозрачная влага обильно потекла по его толстой губе. В это время в зале уже царил хаос. Кричали все, перекрикивая друг друга. Размахивали руками. Трясли друг друга за ворот. Назревала групповая драка, где все против всех. В клубе, да на улице было человек 300! Многие успели принять горячительного. Вдруг средь общего шума выделился громовой голос. Головы всех замерли и дружно повернулись в его сторону. Огромный рыжий детина в тельняшке, с кожей, как у ошпаренного кипятком рака, протянув ручищу в сторону Оли и Маши, провозгласил: «Шукшин – инопланетянин. Они часто раньше посещали наши края. Посмотрите на его деток. Они же яйцеголовые! И Евгений Черносвитов тоже яйцеголовый!.. А этот, – он пальцем ткнул в сторону Смирнова, оставшегося на сцене, благо нашелся лишний стул, освободившийся из-под Буркова, – тупоголовый, из Степи. Тупоголовые и яйцеголовые вечно враждовали друг с другом!» Жора, громко икая, и неловко тыкая пальцем в сторону детины в тельняшке, пояснил мне: «Это профессор из Ленинграда, Козлов, его фамилия, кажется. Его ребята роют у Иркутска и Барнаула. У них своя теория происхождения жизни на Земле».
Не успел профессор из Ленинграда закончить свою речь, как со стороны сцены раздался пронзительный вопль. В зале стало очень тихо. Это так закричала Маша Шукшина. Она соскочила со стула, обхватила свою красивую голову с длинными распущенными волосами руками, стояла, и покачиваясь, выла! Минуту так продолжалось. Потом как по команде встали Оля и Катя, подошли с разных сторон к Маше, прижались к ней, взяли ее за руки и медленно повели со сцены. Они скрылись в ближайшей двери. Люди из клуба тоже начали расходиться.
Я подробно описал эту сцену, чтобы заново пережить ее. Ибо, именно там, в клубе Бийска, заканчивая свое выступление о Шукшине, я вдруг неожиданно для себя сказал ту заключительную фразу, которая, уверен, вывела из себя А. С. Смирнова (нас потом пытались «помирить» и познакомить, но я категорически отказался: ведь, действительно, разве может быть мир между яйцеголовыми и тупоголовыми?) Повторю эти слова, сказанные мной в Бийске 24 июля 1984 года: человек рождается сам и умирает сам. Дело в том, что только что начиналась грандиозная компания. Кто ее инициировал, я так и не знаю! Но такие события не возникают на голом месте, теперь-то мы это хорошо усвоили. Компания, разделивших всех почитателей и родню Сергея Есенина на два лагеря. Одни стали яростно доказывать, что Есенин был убит чекистами. Другие – что он спился и повесился. Я, как уже сказал выше, собрал бригаду судебно-медицинских экспертов и криминалистов из разных регионов страны и предложил произвести повторное исследование, то есть, эксгумацию. Те документы и «документы», которые мне удалось собрать, не убеждали ни в первой, ни во второй версиях о смерти Сергея Александровича Есенина. Не буду здесь повторяться. Я много по этому поводу выступал публично.
