Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…» - страница 2

Детская память не успела запечатлеть ни лиц родителей, ни их имен, ни названия места, откуда они были родом. Вроде Санам родилась в Ване, а Мушег – в Шуше. Так их записали в приюте.

Детский инстинкт самосохранения блокировал невнятные, но зловещие призраки прошлого. Только по ночам маленьких беженцев долго еще будили приступы неосознанного, беспредметного страха.

Так уж получилось, что судьбы Санам и Мушега зеркально повторяли друг друга. Впрочем, узнали они об этой своей общей доле значительно позже. Возможно, именно сиротская судьба свела и сдружила их во время работы на Ленинаканском текстильном комбинате. В 1929 году Мушег и Санам поженились.

Я уже давно живу в Ереване, но в Ленинакан мне хочется вернуться всегда, особенно в дни больших удач или провалов. Мне кажется, что даже рассветы и закаты здесь неповторимые. И нигде я так пронзительно не ощущаю красоту бытия, как в городе детства.

Фрунзик Мкртчян

Молодые поселились на окраине Ленинакана (район этот уже не город, но и не поселок, а так, что-то среднее) в коммунальной квартире – три комнаты на три семьи. Двери всех комнат выходили на балкон, завешенный свежевыстиранным бельем и пестрыми коврами. Посередине маленькой комнаты, в которой жила семья из шести человек, осенью и зимой гудел примус. На нем готовили еду и вываривали в большом котле белье. Во дворе располагались хлипкие, крытые битой черепицей и толем деревянные пристройки. И тут же кран с водой, под которым постоянно полоскалось белье.

Жизнь густозаселенных трехэтажных ведомственных домов текстильного комбината была щедро выплеснута на улицу: хозяйки перекликались с балкона на балкон и с улицы на улицу зычными, натренированными голосами, делясь семейными и дворовыми новостями.

Во дворе мальчишки гоняли тряпичный мяч (резиновый по тем временам был недостижимой роскошью) и играли в кости на фантики – замусоленные конфетные обертки.

В начале 30-х годов серый, ничем не примечательный рабочий район назывался Полигонным. Еще во времена царской империи тут, совсем рядом с жилыми домами, стояли войска – до турецкой границы отсюда рукой подать. А позже в тех же добротно, на совесть построенных казармах поселились советские артиллеристы и танкисты. До поселка то и дело доносился гул взрывов и рев тяжелой техники. На полигоне проводились военные учения. Улицы района, мощенные колючим булыжником, вели к зданию заводского клуба, куда по вечерам стекалась молодежь. Горланили, обсуждая дворовые стычки и разборки, тайком от взрослых докуривали бычки…

Ленинакан, а в до – и постсоветское время – Гюмри (мы так и будем его называть) – второй по величине город в Армении.

Гюмри – это армянская Одесса. Здесь везде непривычная для армян – серьезных, основательных людей – аура раскованности, легкости и веселья, доброжелательной взаимной заинтересованности. На горбатых улицах царит спокойствие и добродушие неспешных пожилых людей. Можно встретить серых осликов с поклажей и множество бездомных, но незлобивых собак.

Ленинакан. Церковь Аменапркич (1859–1866)

Дворы Ленинакана

Давно потерявшее смысл для жителей современных городов, не требующее ответа приветствие «Здравствуй! Как живешь? Как дела?» тут (пусть даже на ходу, на улице) воспринимается в буквальном смысле как приглашение к обстоятельному и заинтересованному разговору обо всех подробностях жизни.