– Я не вижу, уважаемый Семён Маркович, темы и предмета для разговора. Всё это характеризует мою дочь с положительной стороны, и я по-прежнему не понимаю, для чего вы пригласили меня в этот кабинет! – В тоне Сергея Александровича слышалась видимая досада занятого человека, понапрасну теряющего драгоценное время. – Я могу быть свободен?
– Очень прошу вас задержаться ещё только на одну минуточку, – залебезил Виленский, старательно отводя взгляд от Наташиного отца. – Я хочу сказать вам самое главное, то, ради чего…
– Послушайте, уважаемый, а можно было с этого начать?
– Сергей Александрович, я всё понимаю, я знаю, что вы весьма авторитетный человек, вас знают во многих организациях, вы очень заняты… Прошу меня извинить и понять то, что я вам сейчас скажу…
Воскресенскому захотелось врезать этому лысеющему тщедушному человечку по морде, но он сдержался. «Ещё богу душу отдаст…» – подумал. А вслух произнёс:
– Да говорите уже, наконец, сколько можно время тянуть?..
Семён Маркович набрал воздуха в лёгкие и выпалил:
– Ваша дочь спорила с учительницей истории и позволила себе назвать её полоумной. Вот.
– Давайте подробней, что-то я ничего не понимаю, – насторожился Ковалевский.
– Понимаете, по программе мы кратко излагаем ученикам историю Великой Отечественной войны. Учительница стала рассказывать детям о блокаде Ленинграда и высказала мнение, что город надо было сдать, и тогда не было бы столько жертв, – Виленский впервые взглянул на своего собеседника.
– Что за бред несёт ваша учительница?
– Вот видите, и вы думаете так же, как ваша дочь. Она поднялась со своего места и камня на камне не оставила от того, что сообщил преподаватель. Наташа сказала, что на нашу землю пришли фашисты, изверги, палачи. Если бы их пустили в город, они бы вырезали в нём всё население и затопили бы его или взорвали. Дальше она добавила, что учительница оскорбила память защитников Ленинграда, наплевала на тех, кто в неимоверно тяжёлых условиях отстоял Ленинград, и высказала мнение, что таким преподавателям нельзя доверять учить детей.
– Молодец, ну просто молодец моя девочка! – воскликнул Сергей Александрович.
– Да, только потом учительница стала возражать и сослалась на публикации в американской прессе. И знаете, что ответила ваша дочь?
– Что же ответила моя дочь?
– Она сказала, что только полоумный может ссылаться на американскую прессу, в которой нашу историю давно переврали. Представляете?..
– Так она на сто процентов права!
– Понимаете, Сергей Александрович, у нас же программа… и учителя работают строго в рамках плана обучения, – вкрадчивым голоском вещал Семён Маркович. – А этот план утверждают спонсоры.
– Кто?! – воскликнул Ковалевский. – Спонсоры?.. Ничего себе! За каждого ученика в этой гимназии вам платят почти миллион рублей в год. А тут ещё и спонсоры отстёгивают. Потрясающе…
– Сергей Александрович, эти люди представляют очень влиятельную организацию… Мы ведь много делаем для учащихся, согласитесь, что таких условий ни в одной городской школе нет, а всё стоит денег. И я хочу очень немногого, Сергей Александрович: чтобы ваша дочь не спорила с учителем, а молчала. Ещё я хочу, чтобы она держала своё мнение при себе, а не внушала его всем ученикам в группе. Самое странное, что большинство с ней соглашаются.
– Я этому не удивляюсь! – отрезал Ковалевский, которому уже откровенно надоел слащаво-заискивающий тон директора. Было видно его желание и сохранить ученицу, и в то же время выслужиться перед спонсорами, что называется, и на ёлку влезть, и задницу не ободрать. – Ещё скажу вам, что вы под руководством ваших спонсоров коверкаете нашим питерским мальчикам и девочкам мозги, формируете у них чуждое мировоззрение, фактически готовите пятую колонну против России. Запомните, господин… как вас… Виленский, однажды вы ответите за эту деятельность, ничего общего с образованием и воспитанием молодёжи не имеющую, – на одном дыхании проговорил Сергей Александрович. – В каком кабинете сейчас моя дочь?
