– Пошла бельчат кормить, не иначе, – прокомментировал ее действия возничий. – А миндальный орех – это вы зря кинули. Миндаль – для белок яд.
Услышав это, Фьямма расстроилась.
– Так я же не нарочно это сделала. Мне и в голову не могло прийти, что в дупле кто-то есть.
Немного поразмыслив, предложила:
– Микеле, а давай поступим так: я дам тебе пару серебряных карлино[88], а ты залезешь на дерево и достанешь из дупла тот злополучный орех.
Кучер почесал затылок. Конечно, плата была очень щедрой, но лезть в дупло и спасать белок…
– Знаете, ваша светлость, я вот что подумал. Эта белка не дура. Она наверняка знает, что такие орехи есть нельзя. Это животное выбрало себе дупло возле миндальной рощи. Но рыжая плутовка давно просекла, что грызть можно, а чего нет. Будь это иначе, белки бы уже и в помине не было. Тут столько миндаля, что, начни она питаться им, давно бы со свету сгинула. Вы лучше вот что – насыпьте ей семечек у корней дерева. У меня, кажется, еще немного в штанах завалялось. Тогда-то она точно ваш злополучный орех грызть не будет.
Коккьере сунул руку в карман панталон и вынул оттуда несколько тыквенных семечек.
– Вот. Это и будет ваш откуп.
Фьямметта обрадовалась, сгребла семечки и понесла к старой липе в качестве подношения белке.
Кучер, глядя на эту сцену, лишь усмехнулся в усы:
– Ну и ну! Рыжая белка другой рыжей белке гостинец несет.
Фьямметта Джада, ссыпав семечки на землю у основания ствола, развернулась, отряхнула ладошки и с чувством выполненного долга произнесла:
– Всё, Микеле, дело сделано. Можно ехать.
Кучер хмыкнул, помог маркизе забраться внутрь кареты, сложил ступеньку, захлопнул дверцу и, взгромоздясь на сэрпу, пустил лошадей в бег легкой рысцой.
* * *
Буквально влетев в кабинет брата, Фьямметта Джада, забыв поздороваться, первым делом спросила:
– Ну что? Какие новости? Как себя чувствуют Синта и новорожденный?
Джанкарло оторвался от письма, которое читал, и ответил:
– Слабы оба. Жена потеряла много крови. Сын родился недоношенным. Прогнозы неплохие, но требуется время.
– А врач? Что говорит врач?
– Доктор Сангинетти поехал к себе. Ему нужно отдохнуть. Ночь была тревожная и непростая. Он сказал, что заедет позже и назначит Хасинте восстанавливающее лечение. Синта сейчас тоже отдыхает. Сангинетти уверил меня, что ей следует побольше спать. По его словам, сон должен придать герцогине сил. Вот поэтому я жену и не беспокою. Решил заняться разбором скопившейся корреспонденции.
– Уф, ну слава Богу, – начала говорить Фьямма, развязывая ленты шляпки, – а то я всякого уже напридумывала.
Она вынула шляпную булавку, сняла головной убор и плюхнула его на край письменного стола, сдвинув тем самым аккуратную стопку бумаг, лежавших там.
Джанкарло Мария проследил за этим действием. По всей видимости, ему не слишком это понравилось, потому что он взял шляпку, поднялся из-за стола и, подойдя к двум креслам, стоявшим в углу кабинета, разместил ее на геридоне[89], расположенном промеж них.
Впрочем, никакого замечания сестре Джанкарло не сделал. Он вообще старался обходиться с нею гораздо мягче, чем следовало бы. Герцог Маддалони, познакомившись с Фьямметтой Джадой, быстро понял: отец непомерной любовью к единственной дочери испортил ее настолько, насколько это вообще было возможно. Нет, ничего вопиюще плохого в характере Фьяммы не было. Она отличалась искренностью, прямотой, сострадательностью. Но! Все положительные качества перечеркивали необузданное своеволие, строптивость, отсутствие должных манер и невоздержанность в речах.
