Миновав туннель, вызвавший у Луиса Игнасио немалый восторг, карета выехала на старую римскую дорогу Виа Антиниана[144], пробитую в туфе. По левую руку остался холмистый Позиллипо[145], по правую – деревенька Фуригротта[146], потухшие вулканы-карлики Монте-Спина и Монте-Руспино, а также Лаго-ди-Аньяно[147] с Собачьей пещерой[148], которую Луис Игнасио посещал в прошлый приезд в Неаполь.
В теплом июньском воздухе под ярко-синим небом разливался дурманящий аромат лимонных, апельсиновых, миртовых и лавровых деревьев. Он соединялся с влажным и солоноватым запахом моря, образуя пьянящую смесь, радостно заполнявшую легкие. Горы, холмы, распаханные равнины и террасные виноградники – всё здесь собрано вместе, всё создает великолепное прибрежье, которое еще древние римляне прозвали латинским словом felix – благодатное, счастливое, плодоносное.
Особое внимание на себя обращали роскошь садов придорожных деревушек и крылатые маховики ветряных мельниц. Садовые насаждения вокруг крестьянских домиков и аристократических вилл прекрасно вписывались в окружающую местность, напоминавшую маркизу райский сад под открытым небом.
Ближе к Поццуоли дорога начала взбираться на вершины протянувшихся грядами холмов вулканического происхождения. С них открывался удивительно красивый вид на ухоженные виноградники и оливковые рощи, тянувшиеся до самого подножия гор.
Бывало, карета выезжала на безымянную равнину, над которой сизым облаком висели зловонные испарения такого же безымянного сероводородного источника. Кипучие воды подземных рек и ручьев, выдыхающих серу, мертвили окружающую природу, придавая ее облику нечто мистическое и потустороннее. Тем приятнее было видеть густеющую вдоль озер и ручейков растительность в виде дубрав и орешников.
У Луиса Игнасио было несколько причин заскочить на виллу в Поццуоли. Помимо озвученной, связанной с забытыми документами, были две другие. Прощаясь, зять маркиза сказал, что написал записку приятелю, барону Карло Ланце, гостившему в это время в «Эдеме». В ней содержалась просьба отдать распоряжение мажордому палаццо Ланца в Капуе принять на ночлег шурина герцога Маддалони.
Луис Игнасио, зная об ужасающем состоянии постоялых дворов в Италии, решил, что ночевка в богатом дворце куда лучше ночлега в захудалых капуанских локандах. Поэтому он воспринял предложение зятя переночевать в палаццо товарища как огромное благо.
Но у де Велады был и еще один мотив сделать такой немаленький крюк. В череде прочих он был если не определяющим, то, несомненно, весьма важным. Этот крюк Луис Игнасио делал с большой охотой, ведь появился вполне законный повод попасть на виллу, где гостила сейчас младшая сестра герцога – Фьямметта, с коей маркиз намеревался познакомиться ближе.
Фьямметта, Фьямма… Трясясь в карете, Луис Игнасио пробовал это имя на вкус, пережевывал его, как вкусную, сочную ягоду. Выдыхал его с непонятным наслаждением. Ему нравилось имя той, которая стала призрачным наваждением. Грезой-мечтой, тайным желанием. Воспоминанием, прочно поселившимся не только в голове, но и в душе, а может быть, даже и в сердце.
И вот теперь призрачность обрела телесность. Луису Игнасио нравился и притягательный облик той, воспоминание о которой целый год его манило, и само ее необычное имя. Эта девушка стала для него вожделенным оазисом в безынтересной пустыне жизни.
По дороге в Поццуоли маркиз де Велада придумал предлог, который помог бы ему остаться с предметом интереса наедине, – попросить Фьямметту Джаду сопроводить его на прогулке к амфитеатру Флавиев. Луис Игнасио знал, что неподалеку от виллы герцога были расположены остатки древнеримского амфитеатра, именуемого в народе Ка́рчери – «Темницы». Это название напоминало о гонениях на христиан во втором и третьем веках. Считалось, что именно там спасшийся от огня и диких зверей Сан-Дженнаро
