В начале семидесятых в центре двора построили большую квадратную беседку с одноногим столом посередине и лавками вдоль стенок. В утренние часы стол уставлялся стеклянной тарой с парным молоком, творогом в кастрюлях, яйцами в корзинах – частный сектор снабжал кальцием безземельных жителей благоустроенных квартир. Днём в беседке играли дети, а по вечерам доминошники – те самые мужчины из гаражей.
Засиживались до глубокой ночи по случаю предстоящих выходных или работы во вторую смену. Из чьей-нибудь квартиры через двор протягивали длинный кабель с лампочкой. Её света хватало на то, чтобы видеть точки на костяшках домино и не пронести мимо рта кружку разливного, конечно же, креплённого водкой пива. Говорили о машинах, дефицитных деталях, резине. Травили анекдоты иногда, вполголоса, политические. Под стук костяшек кто-нибудь выкрикивал: «Рыба!» и все возбуждённо гоготали. Часто к беседке подбегали дети – приносили отцам сигареты из дома или звали ужинать.
***
Митя Шапкин, сидевший в беседке в окружении соседей, допил «ерша», вытер рот, прислушался – рассказывали анекдот:
Петька заходит в штаб. Разутый Чапаев лежит в гамаке.
– Ну и грязные же у тебя ноги, Василий Иванович, грязней моих!
– Так ведь я и постарше тебя буду, Петька!
Доминошники захохотали.
– А вот ещё! – оживилось раскрасневшееся лицо нового рассказчика. Все склонились, прислушиваясь:
Мюллер вызывает Штирлица и говорит:
– Завтра коммунистический субботник, явка обязательна.
Штирлиц отвечает:
– Есть! – поняв, что провалился, садится за стол и пишет: «Я, штандартенфюрер фон Штирлиц, на самом деле являюсь советским разведчиком».
Мюллер, читает этот рапорт, звонит Шелленбергу и говорит:
– Вальтер, зайдите посмотрите, что ваши люди придумывают, чтобы на субботник не ходить.
Сквозь общий смех Митя услышал голос дочери. Галка, стоя у беседки, звала домой. Сидящий справа сосед с первого этажа, Саня Кислица, оглянулся и ткнул Митю локтем в бок:
– Дочка-то как выросла! Сколько ей?
– Четырнадцать.
– Да-а? А выглядит на все шестнадцать. Ишь, наливная какая! – сосед бросил сальный взгляд на выпирающую из-под футболки девичью грудь.
Мите стало противно. Хотел что-то сказать, да от выпитого такая лень накатила, что рот открывать не хотелось. С трудом встал и, поддерживаемый дочкой, пошёл к подъезду. Дома жена Лилька разворчалась, что пил на голодный желудок. Заставила съесть горячий суп и запить крепким чаем. После душа Митя почти протрезвел.
В ночной тишине квартиры мирно тикали часы. Митя с Лилей лежали в гостиной на диване-раскладушке под большим красным ковром на стене. Несмотря на выпитое и съеденное, сон не приходил, что-то тревожило Митю, а что – понять не мог. Смотрел на узорные ковровые завитушки, отчётливо видные в лунном свете, пробивающемся сквозь тонкую штору. Лилина рука под одеялом нащупала его живот, опустилась ниже.
– Идём на пол, – предложил Митя, – диван скрипит – Галка через стенку услышит. Она всё понимает, стыдно. – Наконец вспомнилось, что тревожило – слова соседа. А ведь верно, дочка уже большая, а он, дурак, даже не заметил, как ребёнок вырос.
Лиля вскинулась:
– Что-о? На пол? Меня, законную жену, как какую-то шалаву? Я честная женщина! Я тебе дочь родила! – подумала, озарённая пониманием, впилась ногтями в плечо мужа: – Предложил так, будто всё время этим занимаешься. Ах ты, скотина, где и с кем на полу кувыркаешься?! Кто она?!
