Генезис личности. Теория и эксперимент. 2-е издание, исправленное и дополненное - страница 29

***

Нетрудно видеть, что рационалистическая мысль в течение нескольких столетий и в различных своих вариантах (даже таких внешне далеких от «классики», как интуитивизм, феноменология и экзистенциализм) упорно возвращается к тезису Канта о противопоставленности субъективности физическому миру и о непознаваемости субъективности. Это наводит на мысль о том, что в рамках cogito вся глубина интерпретации субъективности (психического, деятельности) была исчерпана уже Кантом; все последующие защитники субъективности, по существу, воспроизводили аргументацию Канта, направленную против рациональной психологии, источником которой, согласно Канту, «… служит простое заблуждение. Единство сознания, лежащее в основе категорий, принимается здесь за созерцание субъекта как объекта и к нему применяется категория субстанции. Между тем это единство сознания есть лишь единство в мышлении, а посредством одного только мышления объект не дается; следовательно, категория субстанции… неприменима к нему и поэтому этот субъект вовсе не может быть познан» (Кант, 1965-а, с. 377).

В общем эта мысль очевидна: поскольку субъективность (активность, деятельность, психика), по определению, есть то, в форме чего для нас существуют материальные вещи (деятельное «отражение»), то сама она не может быть никак созерцаема; в противном случае она обратилась бы в вещь и, таким образом, перестала бы быть субъективностью. Но что же тогда остается на долю субъективности, кроме участи «фона» предметно-физического мира, реальности, которую мы можем мыслить, но о которой не можем ничего знать и которую не можем исследовать?

Очевидно, именно непознаваемость субъективности приводит к тому, что во многих концепциях (ассоцианизм, бихевиоризм и др.) она становится «лишним» понятием, ничего, в сущности, не объясняющим и лишь запутывающим исследователя, идущего проверенным естественнонаучным путем. Отсюда и стремление во что бы то ни стало объяснить феномен человека целиком и полностью в рамках «физики»; при этом понятие субъективности, конечно, остается (как «противочлен» понятию физического мира оно неуничтожимо), однако отходит в область «фона» как то, что не обладает реальным бытием.

Ярким примером такой хорошо обоснованной естественнонаучной редукции является известная работа B.F. Skinner «Beyond Freedom and Dignity» (1971). Автор признает, что понятие о физической причинности имеет в своей основе интуитивно-ясное представление о духовной, субъективной «причинности», которое, однако, постепенно вытеснялось, уступая место научному методу. Именно вытеснению «непродуктивного» понятия субъективности естествознание обязано своими успехами; особо важную роль сыграло при этом введенное Декартом понятие рефлекса, разработка которого позволила охватить единой категориальной «цепью» поведение большинства живых существ. Однако по отношению к человеку закономерный процесс вытеснения «внутреннего» задержался; психология, история и другие области знания по-прежнему апеллируют к ничего не объясняющему «внутреннему» в человеке, к этому мифическому «центру» и источнику поведения, недоступному ни описанию, ни объяснению. Поскольку же цель истинно научного анализа состоит «в объяснении того, каким образом поведение личности как физической системы соотнесено с объективными условиями, в которых существует человеческий вид, и условиями, в которых живут индивиды» (Skinner, 1971, с. 12), задача психолога, стремящегося что-то понять в человеке, может состоять лишь в максимально полном исключении «внутреннего», ссылок на субъективность, психику, деятельность и т.п. и описании поведения в объективных терминах условно-рефлекторной теории. Правда, Скиннер признает теоретическую невозможность лишить человека «внутреннего»; речь идет не о том, что человек есть континуум условных связей, а о том, что только такой взгляд на человека делает возможным его исследование и управление его поведением. Таким образом, в теории Скиннера мы видим кантианский вариант естественнонаучной редукции: не отказ от категории «внутреннего», а признание ее практической бесполезности.