Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 3. Идентичность - страница 11

Именно такую пользу я надеюсь извлечь из знаний, к которым стремлюсь. Для меня логика – это не произвольно используемый органон; скорее, факты человеческого мышления должны исследоваться ради них самих, и это знание должно служить основой для более высоких прозрений.

II. Что такое мышление?

Возможно, это не будет считаться традиционным школьным предрассудком, если я буду рассматривать все знания более конкретно, как знания о том, что и почему или когда. Это не теория; этому учит самый простой опыт повседневной жизни. Чему бы ни учили или что бы ни объясняли: это и субстанции, таким образом и таким образом объединенные, образованные, движущиеся, и, во-вторых, и субстанции, в таком и таком состоянии, в таком и таком объединении и движении, которые произвели первые.

Таким образом, мы выясняем, что и почему или откуда взялось то явление мысли, которое мы ежедневно наблюдаем в себе и во всех других. Для определения объекта мы можем апеллировать только к сознанию; самое большее, что мы можем сделать, – это подкрепить указание, исключив из него все те явления в человеке, которые мы не имеем в виду. Все другие выражения, которые можно было бы использовать для объяснения мысли и которые часто употреблялись, могут служить лишь для того, чтобы сделать мысль читателя о подразумеваемом объекте более яркой. Сами по себе они в равной степени и в равной степени не нуждаются в объяснении. Мышление – это распознавание. Кто-то ответит, что мышление – это средство, а распознавание – достигнутая цель. Но только использование языка обманчиво. Когда мы «мыслим, чтобы распознать», мы понимаем под «распознаванием» не что иное, как то, что иначе называется мыслью, но под «мышлением» мы подразумеваем скорее то невыразимое внутреннее душевное усилие, которое концентрирует наше мышление на определенном объекте, усиливает саму деятельность и делает ее более энергичной. Никто не усомнится в том, что всякое познание есть мысль; но всякая мысль есть также и познание. Если бы мы стали называть познанием только те мысли, которые истинны, то отбор столкнулся бы со значительными трудностями, более того, он стал бы невозможным ввиду опровержений, которые уже пережили якобы наиболее достоверные прозрения. Поэтому мы должны принять предполагаемую реализацию как реализацию. Если мысль признается ошибочной, она перестает быть мыслью – разве что в качестве объекта познания. Ложь – это, конечно, мысль, но не знание, но и не мысль по сути, а намерение породить мнимое знание у другого, при этом осознавая, что оно не соответствует действительности. Продукты поэтического воображения также являются мыслями, но не реализациями. Здесь воля ставит деятельность мышления на службу другой способности – воображению. Только причина мыслительных связей другая – само мышление, так сказать, субстанция и природа одного и того же. Желание, просьба и повеление также являются мыслью, но не знанием о существе, поскольку объект просьбы, желания или повеления выражается один. В этом отношении такие предложения являются столь же мало полными мыслями, сколь и реализациями. Но несомненно, что добавление управляющего глагола, который обычно заменяется способом или другими средствами репрезентации, превращает и просьбу, и желание, и повеление в мысль, а также в познание «я прошу, я желаю, я хочу, я повелеваю, что и т. д.». То, что мы производим это познание не в теоретическом интересе, не для совершенствования нашего самопознания, – это нечто другое. Цель высказывания не может отменить характер познания и суждения. Мы не должны обращать внимания на субъективные мотивы, стоящие за произнесением мысли. «Холодно», «жарко», «ужасная погода» – это мысли, которые, однако, не выражаются в виде реализаций. Человек, к которому обращена эта мысль, знает ее сам и не нуждается в указаниях. Приятное или неприятное чувство, которое вызывают в нас эти факты, побуждает нас их произнести. Но разве это делает то, что выражено, менее реализованным? Это всего лишь произвольное использование языка, который из ряда взаимосвязанных мыслей или реализаций обозначает «реализацией» только последнюю, потому что она была предназначена. Если мы хотим перейти от только что полученного знания к дальнейшему знанию, то снова возникает та же самая связь. Таким образом, если отбросить несущественные ограничения языкового употребления, то то, что обозначается мышлением, и то, что обозначается познанием, – это совершенно одно и то же, и никто, кто не знает, что такое мышление, не может иметь никакого представления о том, что такое познание. Точно так же «суждение» и «соотнесение понятий» предполагают знание того, что такое мышление, поэтому они не могут быть использованы для объяснения этого слова. «Отношение понятий друг к другу» – это бессмысленный парафраз суждения, менее понятный, чем последнее. Но суждение полностью тождественно мышлению. Никто не мыслит простым понятием. Даже если мы не осознаем четко сформулированного суждения, а лишь погружены в понятие, в душе всегда происходит постепенное собирание, обдумывание, выделение отдельных взглядов, что не имеет иного смысла, кроме того, что все это сводится к предмету. Не следует также забывать, что существует мышление, о котором мы иногда даже не подозреваем. Сама деятельность воображения, конечно, отличается от мышления, но она основана на последнем. Ведь образы, которые мы полумечтательно рисуем перед своей душой, все равно понимаются как люди и животные такой-то и такой-то природы; иначе вся эта способность была бы немыслима. Произвол, или какой-то инстинкт, взял на службу результаты мыслительной деятельности. Таким образом, мы должны отказаться от попыток найти выражение, которое можно было бы рассматривать как объяснение понятия мышления или познания в самом подлинном смысле. Попытка Юбервега «Познание есть деятельность разума, посредством которой он сознательно воспроизводит в себе действительность» (Система логики, §1) также должна быть признана неудачной. Ведь «сознательное воспроизведение действительности» совершенно невозможно понять, если не знать заранее, что такое мышление и познание. Однако даже если объяснение не может рассматриваться как таковое, оно не является пустым. В нем содержится утверждение, имеющее решающее значение для всей концепции логики, и, учитывая широкое распространение книги Юбервега, особенно среди студентов, в силу ее многочисленных достоинств, оно не может остаться здесь без обсуждения. Я воздержусь от бессмысленного и двусмысленного слова «воспроизводить»; главное – это старая ошибка, которая ставит предполагаемую реальность рядом с нашим знанием как архетип этой реальности. Неужели ничего не даст указание на то, что фиктивная двойственность воспроизведенного и архетипа или изначально существующего на самом деле не может быть постигнута, не может быть доказана, что мы знаем только об одном и имеем только одно – либо саму реальность, либо наши идеи? Но если самым неоспоримым фактом опыта является то, что мы обрабатываем впечатления, полученные через внутреннее чувство и внешние органы чувств, в соответствии с законами тождества и причинности и не имеем и не знаем ничего, кроме этих продуктов полученных впечатлений и нашей умственной деятельности, то где и что есть та реальность, которую мы должны воспроизводить?