Что учит нас тому, что мы действительно воспроизвели? Отвечаем: ошибки, которые мы признаем и исправляем, а еще более подтверждение наших представлений повторным опытом, экспериментом и даже всеми действиями, которые мы совершаем ежедневно, доказывают реальность и места вне нас, и времени, и причинной связи, которую мы открыли и с помощью которой делаем природу полезной для нас. Правда, они доказывают реальность в отличие от видимости, от простой фантазии. Но доказывают ли они, что видимость есть нечто независимое от наших чувственных впечатлений, нечто существующее само по себе, что этот мир видимости был бы совершенно таков, если бы за ним не наблюдали человеческие чувства и разум, что потоки текли бы, ветры ревели, вещества вращались бы в беспокойном чередовании, и одно вызывало бы другое, невидимое, неслышимое, ненаблюдаемое? Очевидно, они этого не доказывают. О том, что такое ошибка и истина, можно будет узнать только ниже. Но уже сейчас следует отметить: причинность как таковая не относится к области явлений. Мы видим только изменения и наблюдаем неизменную закономерность. Мы добавляем причину, или, правильнее сказать, постулат причины, не из поспешного вывода, не по привычке, а потому что должны, и эта причина, которую мы не видим, не слышим и не чувствуем, не принадлежит миру явлений, хотя наблюдаемая закономерность, на которую мы можем рассчитывать с такой уверенностью, принадлежит ему. Но если мы остаемся с феноменами, то не существует никакой реальности, помимо и наряду с чувственными впечатлениями, которые были переработаны в идеи, а лишь тщетное двойное видение. Конечно, мы признаем реальность. Но как мы можем считать этот осязаемый мир с его неизменными законами видимостью, нереальностью? Ведь это самое реальное, что есть на свете. Но что это такое, кроме впечатлений, обрабатываемых нашим сознанием в соответствии с его законами? Назовем это реальностью; ни один разумный человек не может возразить против этого. Но что же тогда является реальностью, которая противостоит деятельности нашего ума и его продуктам?
Основная черта нашего разума – идея причины. Мы должны приписывать все, что нас касается, причине, так же естественно, как камень, брошенный вверх, падает обратно на землю. Если понимать случайность как отрицание причинности, то случайности не существует. Понятие случайности имеет свою сущность в отношениях. Только по отношению к чему-то мы называем событие случайным, поскольку его причина не связана с этим событием, не предполагалась, не была известна. Таким образом, закон причинности господствует безоговорочно. Однако мы вынуждены устанавливать причину в двух отношениях. Для каждого так или иначе воспринимаемого нашими органами чувств явления мы видим причину в другом состоянии, в другой субстанции, в другом предшествующем движении. Это причины появления или движения. Но мы их никогда не видим; мы выводим их из существующих обстоятельств по чисто отрицательному критерию; не может быть и речи о действительном постижении причинности; мы не имеем ни малейшего представления о том, как это явление порождает другое, как вообще происходит и может происходить такое порождение. Откуда, спрашиваем мы себя, берутся явления со всеми их законами, откуда берутся простейшие субстанции и первые движения? И для этого мы также вынуждены предположить причину. Эту причину, если она вообще существует, можно обозначить только в том случае, если мы противопоставим идеям, порожденным чувственными впечатлениями, и законам нашего мышления реальность. Эта реальность, которая наглядно подтверждается устойчивостью последовательности явлений, то есть открытыми законами природы, также есть не что иное, как причина явлений, о которых мы только что говорили. Эту причину, как следует понимать, мы позиционируем как причину явлений вообще; она должна быть, потому что существуют явления. Итак, если причина и следствие не должны быть тождественны, то эта причина должна быть чем-то, что не является ничем феноменальным, по той простой причине, что в противном случае нам пришлось бы установить для нее новую причину.
