«Первоначальное и сущностное единство идеи, – учит Шопенгауэр, – раздроблено на множество отдельных вещей чувственным, мозговым восприятием познающего индивида».
Поэтому именно высшая объективность интеллекта позволяет вновь возникнуть платоновским идеям отдельных вещей.
«Но то, что теперь является платоновской идеей, рассматриваемой как простой объективный образ, как простая форма и тем самым выведенной из времени, как из всех отношений, есть, взятое эмпирически и во времени, вид или род: это, следовательно, эмпирический коррелят идеи».
В виде Шопенгауэр видит реальное единство, истину logos spermatikos [зародыша разума – wp] стоиков и схоластической forma substantialis [общей формы индивида – wp], объективность отдельного уровня воли, и уже из одного этого становится ясно, насколько мало глубокого согласия его образа мышления с современной дарвиновской биологией можно извлечь из взглядов на происхождение, которым он отдавал дань уважения. Шопенгауэр наверняка не отказался бы от своего неблагоприятного суждения о теории Дарвина на основании короткой рекламы, если бы познакомился с ней поближе.
Во «Фрагментах по истории философии» Шопенгауэр подробно рассказал о своем отношении к реализму и номинализму и защитил обоснование реализма, но с добавлением, что на самом деле оно принадлежит не ему, а платоновской теории идей, продолжением которой он является.
«Это вечные формы и свойства природных вещей, eide, которые сохраняются при всех изменениях и которым поэтому следует приписывать реальность более высокого рода, чем тем индивидам, в которых они предстают. С другой стороны, это не следует приписывать простым абстракциям, которые нельзя наглядно продемонстрировать: что, например, реально в таких понятиях, как пропорция, разница, различие, недостаток, неопределенность и т. п.?»
Эта оговорка имеет огромное значение, поскольку указывает на существенное отличие учения об идеях Шопенгауэра от концептуального реализма Гегеля и позволяет понять, как Шопенгауэр, несмотря на свое платонизм, мог быть яростным противником той философии, которая раскручивает мир из чистого, бессмысленного качества. Понятия, движение которых, согласно Гегелю, должно привести к появлению всей реальности, для Шопенгауэра – всего лишь абстракции, не претендующие на реальность, принадлежащую видовым понятиям.
Однако при более глубоком рассмотрении вскоре обнаруживается еще одно различие между реализмом Шопенгауэра и реализмом Гегеля. У Гегеля понятие как таковое реально, поэтому абсолютное знание постигает понятие в стихии мысли или как понятие, тем самым оно возвышается над религией, которая, даже будучи «явленной религией», не преодолевает форму понятия. С другой стороны, всему характеру глубоко описательного мышления Шопенгауэра соответствует то, что идеи не берутся как «общности», «мысли» или понятия для реальных существований, а рассматриваются в этом виде как простые перцептивные формы вещи-в-себе, находящейся за пределами воображения. В действительности, по мнению Шопенгауэра, платоновская идея или понятие вида в мире вещей-в-себе соответствует наглядно воспринимаемому единству, которое ни в коем случае не может быть воспринято как понятие, хотя оно может быть вновь произведено только интеллектом, который до этого раздробил его на множество отдельных вещей, расположенных рядом и отдельно друг от друга, посредством пространственного способа восприятия, путем абстракции, то есть как общее понятие. То, что Шопенгауэр представлял себе единство рода целиком под образом наглядного, чувственно-индивидуального единства, а вовсе не как абстрактно-понятийное, вытекает также из его известного метафизического обоснования морали и объяснения симпатических аффектов, которое чрезвычайно доходчиво раскрывает своеобразный характер его учения об идеях.
