Другой момент заключается в указании проводить в восприятии выраженные в них отношения – указании, которое может быть вообще невыполнимым, но которое также не является необходимым для действительного концептуального знания. Когда я говорю, что истинный диаметр солнца кратен некоторой земной мере, это суждение совершенно независимо от чувственного восприятия этой меры, а также от системы мер, единицей которой она является. Логическая предпосылка этого суждения не включает в себя концепцию пространства в его конкретно-чувственной форме; формальные условия его выполнения требуют лишь предположения универсальной системы положений, логическими характеристиками которой являются лишь «равномерность, конгруэнтность и простейшее отношение точки к точке, лежащее в основе аксиомы градусов»,19 и применимость арифметических операций, с помощью которых в этой системе подчеркивается определенное соотношение. Таким образом, конечно, воплощение детерминаций, которое может быть выражено таким образом нашей центральной звездой, есть нечто иное, чем перцептивный образ; но оно ни в коем случае не может быть описано как представление, как идея. Ибо только по отношению к возможному чувственному восприятию он приобретает объективное восприятие. Если мы хотим создать яркий образ солнца, не зависящий от случайности нашего местоположения, мы можем придерживаться только тех детерминант, которые даны в нашем местоположении в нашем сенсорном опыте.
Конечно, можно рассмотреть возможность того, что данные, содержащиеся в нашем восприятии, имеют равную ценность, так что, возможно, пространственные моменты, например, должны быть выделены из совокупности данного и, поскольку они в силу своей специфики доступны совершенно иным образом, чем качества измерительной детерминации, должны быть, следовательно, взяты за основу визуального построения в первую очередь. Но это соображение подменяет вопрос о логических предпосылках принципов научного исследования вопросом об обосновании и соответствующем выборе детерминантов. Нельзя отрицать, что здесь есть существенная проблема, и следует подчеркнуть, что она неизбежно должна занять место исходной, если мы хотим сохранить вывод о том, что рациональный характер механического объяснения природы ведет к нереальности качеств. Но несомненно, что центр тяжести аргументации теперь смещен в другую область и что аргументация, соответственно, должна прибегнуть к другим средствам обоснования.
Если допустить, что средства мысли, с помощью которых исчисляющий ум вырабатывает из многообразия явлений понятие о мире опыта, отличаются по своему специфическому характеру от материала, для понятийной формулировки которого они служат, то чисто понятийное познание, конечно, может быть отделено от чувственного восприятия; но оно остается чисто формальным и не имеет объективного значения до тех пор, пока определенные величины, данные в чувственном восприятии, не используются в его исчислении. Восприятие пространства также принадлежит к этому данному содержанию, и поэтому на основании этого противопоставления нельзя отстаивать отделение качеств от количеств в смысле метафизического определения ценности. Однако если теперь попытаться отделиться от материала самой данности, чтобы получить элементы конструкции для «чистого взгляда», то первый вопрос заключается в том, возможно ли вообще такое отделение пространственных данных от качественных. Можно ли также полностью игнорировать мотивы, стоящие за ним, и являются ли эти мотивы на самом деле достаточными основаниями. Во-первых, это, очевидно, не лишено определенного значения: можно ли считать пространственные определения настолько изолированными от остального содержания чувственного восприятия, чтобы они могли представлять количества, необходимые для рационального построения, как действительно свободные от качества элементы? Не лишено исторического интереса отметить, что Декарт пришел к той же или схожей проблеме, хотя формально он ее не признавал. Хотя, согласно разработанным принципам, он должен был бы объявить чувственные образы формы столь же относительными и субъективными, как и качества, имманентная логика материи, которая ничего не знает и не может знать об идеях более высокого порядка, заставляет его в конце концов искать эти высшие идеи в самом чувственном восприятии, очищенном от качеств.
