Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 7. Материализм. Часть 2 - страница 14

Но даже если у нас остается возможность гипотетически предположить, что реальность свободна от качеств, обоснование этого предположения не может быть основано на отношениях между количествами и качествами, как они даны в нашем чувственном восприятии. Неверно, по крайней мере в психологическом смысле, что «цвета вовсе не являются необходимыми условиями, при которых объекты могут стать объектами чувств только для нас»; скорее, для каждого конкретного чувства необходимо определенное качество, чтобы объект мог стать объектом именно этого чувства. Есть ли у качества в объекте, как и у его формы, противопоставление или аналог – это, конечно, другой вопрос. В любом случае очевидно, что тот, кто отвечает на этот вопрос отрицательно, должен прибегнуть к другим доказательствам, чтобы оправдать себя.

Так, для Галилея, Декарта, Гоббса и Бейля глубочайшие причины, приведшие их к формированию доктрины субъективности чувственных восприятий, лежат в другой области. Даже если верно, что количества, точнее, пространственные определения, немыслимы сами по себе и без определенных качественных свойств, они все же являются необходимыми структурными элементами механически объясняющего естествознания. И поскольку теперь оказывается, что создаваемый ею рациональный контекст достаточен для объяснения всего, что есть в явлениях, требующих объяснения, качества должны быть исключены из нее как лишнее, мешающее явление. Возможно, можно представить себе идеальную систему, в которой все круги качеств понимаются сами по себе и независимо друг от друга и представлены в своем закономерном поведении. Теория природы Аристотеля – исторически самая значительная попытка решить эту задачу. Но Средневековье тщетно пыталось найти решение. Напротив, великая идея, выдвинутая в XVII веке, состоит в том, что научное покорение природных процессов зависит от редукции качеств друг к другу, в том смысле, что те детерминации сущего, которые доступны измерению и могут быть таким образом выделены, понимаются как независимые переменные, от которых, как считается, зависит совокупность качеств. В построенной таким образом материальной системе, где правят только давление и удар, где движение порождает только движение, а все изменения являются вариацией количественных детерминаций, нет места краскам, звукам и запахам, которыми наивный человек наполняет мир. Они как бы уходят из общей репрезентативности, становятся лишними. Только предпосылка о статических и динамических отношениях может адекватно объяснить все явления, которые они предлагают. Но поскольку они являются тем, что мы переживаем и что никакая наука не может уничтожить для нас, они теперь переносятся на субъективность человеческого разума как сбивчивая видимость этих движений: Осознание их нереальности является следствием обобщения механического метода.

В этой аргументации, восходящей к объяснительной ценности механического естествознания и лишь приписывающей ему существование требуемой им объективной реальности, можно выделить различные стороны, которые сами по себе открыты для рассмотрения и суждения. С одной стороны, с точки зрения эмпирического исследования, следует признать, что пространственные моменты образов, возникающих в нашем чувственном восприятии, соответствуют объективному пространственному порядку, который, на основании достоверных наблюдений и выводов, можно рассматривать как их причину, существующую в объекте. Ибо понимание неотделимости качественных элементов от их количественной формы, которое Юм и Беркли успешно защищали против абстрактной процедуры Локка, действительно доказывает, что пространственные и качественные детерминации должны рассматриваться как существа одного и того же порядка; но оно не доказывает, что они имеют только субъективный или чисто психический характер существования. Только при условии, что содержание ощущений было признано внутренними феноменами независимо от размышлений о методах научного мышления – условие, которое, однако, не может быть доказано без сомнения, – вывод о субъективности пространственных элементов также был бы убедительным. Но это очевидная круговерть – выводить из неплодотворности качеств для целей объяснения природы их субъективность, а затем, на основе психологических рассуждений, субъективность также и количества, от которого только что были отделены качества как элементы особого достоинства. Но если оправдание научного исследования (объективно установить рациональную связь как субстрат чувственных явлений) не подлежит сомнению, то утверждение, что только количества имеют реальную ценность, следует отличать от этого предположения, которое обусловливает плодотворность всякого здорового исследования. Ибо мы, конечно, должны признать, что субъективность чувственных явлений, из которых научная конструкция вырабатывает объективный мир, еще ни в каком смысле не доказана. Если предположить, что возникновение цветов как объективного явления связано с определенными колебаниями или электромагнитными возмущениями светового эфира, то вполне понятно, что оптические восприятия должны обладать свойством быть цветными, поскольку мы получаем зрительные восприятия, по крайней мере в нормальном смысле, только благодаря распространению этих возмущений на сетчатку глаза. Тем не менее, исходя из этого предположения, мы были бы вправе отрицать наличие цвета у самих материальных объектов, которые преломляют лучи, попадающие в наши глаза. Если бы, кроме того, все известные нам качества были таким образом параллельными явлениями процессов среды, находящейся между нашими органами чувств и объектами раздражения, мы могли бы, возможно, вывести из наших восприятий определенные пространственные порядки и механические отношения по отношению к этим объектам, но у нас были бы все основания считать существование этих качеств в них крайне маловероятным. Тем не менее, эти качества должны рассматриваться как объективные, если рассматривать их в контексте всего природного процесса.