Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 7. Материализм. Часть 2 - страница 35

Тем не менее, возможно, что эта точка зрения, которую вполне можно назвать теорией тождества,66 поскольку объективные изменения, производимые внешними воздействиями в терминальном аппарате сенсорных нервов, тождественны содержанию производимых ими ощущений, может потребовать некоторой коррекции. Например, сами факты ощущений могут содержать особенности, говорящие в пользу более центрального происхождения ощущений. Действительно, было высказано предположение, что ахроматическое восприятие только света, в отличие от реального ощущения цвета, основано на центральных условиях, так что в нашем органе зрения два аппарата как бы соединены последовательно, а Гольдшейдер и фон Крийс недавно предположили, основываясь на пороге, существующем для распознавания отклонения от бесцветности, что, возможно, развитие цветного ощущения связано с межнейронными преобразованиями.67 Пока не представляется необходимым выдвигать аналогичную гипотезу в отношении восприятия звука, поскольку единственный феномен, который до сих пор рассматривался, – факт слияния – еще не до конца изучен. Ни чисто психологическое объяснение этого явления, например, в смысле Вундта68, ни чисто физиологическое или, как правильнее сказать, физико-физиологическое объяснение в смысле Эббингауза69 еще не могут считаться опровергнутыми во всех отношениях, не считая того, что ценность других теорий слуха, таких как гипотеза Эвальда, еще не была проверена в этом контексте.

Но, прежде всего, это другая группа опытов, которые побуждают нас дополнить точку зрения об идентичности и которые все еще упоминаются в качестве центрального происхождения ощущений. Сюда относятся явления, которые были обобщены под названием центрального возбуждения сенсорных восприятий, то есть галлюцинации, сновидения, субъективные и воспроизведенные в памяти ощущения.

Несомненно, однако, что в теоретическом представлении об этих процессах произошла значительная трансформация, если не уже, то постепенно. Для Декарта и XVII века сон и галлюцинация все еще были творениями собственного мира из чисто субъективных элементов, как бы из ничего. Прогрессивное исследование научило нас, однако, что во всех этих случаях существует гораздо более тесная связь между субъективными образованиями и их окружением, которая всегда опосредована текущими сенсорными впечатлениями. Переходы от галлюцинаций к иллюзиям, неверно истолкованные, но периферически возбужденные ощущения настолько подвижны, что, строго говоря, их можно назвать лишь пограничными случаями, когда сенсорное впечатление, вызывающее фантом, настолько слабо или настолько ограничено по объему, что его не замечают. 70Более того, повышенная раздражительность в патологических состояниях усиливает тенденцию к фантастическому преобразованию минимальных стимулов, которые ускользают от нормального восприятия, и, с другой стороны, в наиболее ярких галлюцинациях, похоже, действуют совсем другие мотивы, возникающие, например, из-за отягощающего эмоционального давления. Аналогично обстоит дело и с жизнью во сне; и здесь методичное изучение условий, при которых возникают сновидения, позволило доказать преобладающее влияние внешних или внутренних стимулов, вызывающих возбуждение периферического сенсорного аппарата; поэтому Риль описывает их как несовершенное, бессвязное бодрствование. 71И так же мало, как идеи сновидений, воспроизводимые идеи в состоянии бодрствования могут быть поняты как произведенные исключительно центральными процессами и существующие независимо от впечатлений внешнего мира, которые постоянно нас атакуют. Здесь, как, вероятно, резюмирует Вундт в согласии с точкой зрения, получившей верх в современной психологии,