Не рискуя ошибиться, можно предположить, что в Няндоме, когда арестовали мужа, Александра Михайловна молилась сама и вовлекала в эту молитву детей.
И едва ли это порадовало вернувшегося из тюрьмы супруга-коммуниста.
Как вспоминает Галина Михайловна, Михаил Андрианович избивал мать, пытаясь выбить из нее «церковную дурь», но Александра Михайловна, узревшая чудо молитвы – а чем еще, кроме ее молитвы, можно было объяснить сказочное спасение Михаила Андриановича? – сохраняла твердость в вере.
И тут вера шла на веру.
«Шибко партийный... – говорила, вспоминая Михаила Андриановича тех лет, и Надежда Михайловна Щербинина[3]. – За партию горло готов перегрызть».
Разумеется, хотя Михаила Андриановича и реабилитировали, но заключение не могло не оставить в его душе следа – год, проведенный за решеткой, – это вполне достаточный срок, чтобы избавиться от иллюзий, если они были.
Михаил Андрианович окончательно превращается после тюрьмы в маленького советского начальника, который хорошо понимает, сколь невелика в нашей стране цена человеческой, в том числе и его собственной, жизни. И он использует все, чтобы уберечь и себя, и свою семью.
«Мать на порог, – вспоминает Галина Михайловна, – а Михаил Андрианович даже ногу в двери прищемит. Мама же на своем настоит, на службу уйдет в храм!»
Самому Николаю Рубцову запомнилось, что Михаил Андрианович очень серьезно занимался воспитательной работой в семье. Будучи навеселе, он ставил на патефон пластинку с «Интернационалом», выстроив семью в шеренгу, сам становился в строй и, вытянувшись в струнку, слушал партийный гимн.
Сохранилась предвоенная фотография отца поэта...
Михаил Андрианович сидит за рабочим столом в конторе. На нем пиджак, белая рубашка, галстук... Волосы гладко зачесаны назад... Взгляд прямой, как бы пронзающий насквозь. Никакой иллюзии насчет разумности и полезности будущей жизни не обнаружить в этом взгляде, только твердость и преданность генеральной линии ВКП(б).
14 января 1941 года Михаил Андрианович Рубцов, как записано в его учетной партийной карточке, выбыл из Няндомы в Вологодский горком партии.
В Вологде Рубцовы поселились недалеко от Прилуцкого монастыря, в который еще недавно свозили со всей области раскулаченных мужиков...
Николаю было пять лет...
Он не пытался тогда разобраться во взаимоотношениях родителей, да и не сумел бы сделать это.
Из родительских разговоров ему запомнилась всего одна фраза.
– Александра, кипяточку! – кричал отец, усаживаясь за стол.
Много лет спустя Николай Рубцов попытается в рассказе «Дикий лук» нарисовать характер отца и атмосферу тех лет.
Рассказ этот писался уже после смерти Михаила Андриановича, и, читая его, видишь, как пересекаются в этой небольшой зарисовке два взгляда: ребенка – в еще неясное, туманное будущее, и усталого, измотанного жизнью поэта, как бы усмехающегося своему детскому неведению...
«Давно это было.
За Прилуцким монастырем на берегу реки собрались мы однажды все вместе: отец, мать, старшая сестра, брат и я, еще ничего не понимающий толком. День был ясный, солнечный и теплый. Всем было хорошо. Кто загорал, кто купался, а мы с братом на широком зеленом лугу возле реки искали в траве дикий лук и ели его. Неожиданно раздался крик: «Держите его! Держите его!» И тотчас я увидел, что мимо нас, тяжело дыша, не оглядываясь, бежит какой-то человек, а за ним бегут еще двое.
