* * *
– Мне вчера сон странный приснился. – Заретта перебирала в руках новенькие кисти, купленные только что на выставке.
– Сон? Расскажешь, может быть? – непонятно на что вдруг обиделся Илвис.
Заретта задумалась. Джексон спокойно лежал у ее ног и внимательно вглядывался в даль.
– Я теперь смогу закончить свою картину…
– Это ту, что ты не можешь дорисовать уже несколько лет? – Илвис живо представил стену в доме Заретты, на которой, он помнил, висели ее картины.
– Да. Ту самую.
– Что на ней изображено?
– Ну… – Заретта замялась. – Это сложно… – Не понимаю. Объясни.
Заретта разложила кисти в ряд на коленях.
– Я же тебя не могу спросить: о чем твоя скульптура? То, что мы видим, лишь поверхность, искусство гораздо глубже…
Илвис одобрительно кивнул.
– Так и с моей картиной. Я думаю, больше всего это похоже на разрушенный город, только вот в центре его… Теперь я знаю, там должен быть источник. Его я и видела во сне.
– Сны – опасная штука. Сивилла считает их воспоминаниями наших прошлых жизней…
– Твоя сестра верит в подобные вещи?
– Да, верит. – Илвис забарабанил пальцами. – Наверное, от того, что преподает мифологию. Ну так вот… – он не успел договорить.
Джексон сорвался с места и побежал вперед по дороге. В кустах, куда он направлялся, мелькал пушистый шар.
– О, мой бог, опять… – вздохнул Илвис, ничуть не удивившись.
– Что это с ним? – шепотом спросила Заретта. Она напряженно вглядывалась в густые заросли парка.
– Темперамент, – ответил Илвис с улыбкой. – Кошки покоя не дают. Сейчас прибежит.
* * *
– Ах, он страдает, – пробасил Верти, глядя на Квентина, сидевшего на ступенях сцены в полном одиночестве, опустив голову на колени.
– Вы не видели той сцены, – вздохнул Хэпи, встав в дверях рядом с ним.
– Какой сцены? – спросил Азраил настороженно, руками упершись в дверные косяки.
Верти пожал плечами.
– Сцены с поцелуем Солы и Гордаса, – ответил Хэпи.
Квентин поднял голову. На бледном лице сияли голубые глаза. Длинные волосы, рассыпавшись по плечам и спине, почти полностью покрывали его тонкую фигуру.
– Не стыдно вам при мне шептаться обо мне? – возмутился Квентин.
– При мне и обо мне – какие казенные рифмы, – поморщился Хэпи. – Никто и не думал шептаться, мы говорили, используя среднюю мощь голосовых связок, – он подошел к сцене.
– Она меня не любит, – с пьяной мрачностью вымолвил Квентин.
Всем на мгновение стало больно: Верти вцепился в свой крест, Хэпи опустился на ступень рядом с Квентином, а Азраил глотнул воздуха.
– Ну, целовались они, что с того? Сола влюблена в Азраила. Гордас – лишь временное утешение, – спокойно рассуждал Хэпи.
Квентин поднял на него измученные глаза:
– Что?
– Я думал, ты знаешь, – пожал плечами тот.
– Теперь знаю, – прошептал Квентин.
Покинув дверной проем, Азраил вслед за Хэпи подошел к Квентину.
Подобрав разорванную ленту, валявшуюся у его ног, он тихо произнес:
– Послушай, у настоящей любви не может быть ревности.
– Вот как? – Квентин болезненно улыбнулся.
– А врачующей философии у тебя не найдется? – Риторически съязвил Хэпи.
– Ревность – прямое доказательство любви, – ответил Квентин раздраженно, – и вообще, оставьте меня.
– Не любви, а глупости. – Как бы про себя уточнил Хэпи.
– Рассуди, – проговорил Азраил. – Зачем ревновать? Если тебя любят, для этого чувства нет причин. А если тебя не любят, тем более не имеет смысла ревновать.
