Они учились действовать аккуратно, быстро и бесшумно. Повстанцы вырабатывали знаки и шифры, перепрошивали технику, искали союзников среди тех, кого система пока не видела. Сопротивление набирало силу и упрямо наращивало свой потенциал.
⸻
Где-то в верхних эшелонах власти Global обсуждали цифры. Там, где сидел Адриан, никто не говорил прямо о насилии. Там говорили о «принудительной оптимизации охвата», «ускоренной синхронизации сознания», «реструктуризации индивидуальных паттернов». Слово насилие не применяли в речи. Его заменили формами, таблицами и графиками.
Спутник Kenaz вышел на старт. Сигнал ещё не передавался, но система уже держала его "наготове", как сдерживаемый выброс энергии. Модули синхронизации прошли самодиагностику, оптические сенсоры разворачивались к планете, улавливая световые шумы, радиочастоты и следы движения. Всё было готово к старту.
Гул подъёмника стих, и двери распахнулись. Адриан шагнул на платформу, разрывая сумрак мягким светом, который ворвался из кабины лифта за его спиной. Этот свет был неярким, рассеянным, но в пустом зале казался почти ослепительным – он струился по полу, цеплялся за рёбра конструкций, вытягивал из тени очертания колонн и кабелей, словно пробуждая пространство от сна.
Металл под ногами тихо загудел, передавая вибрацию вверх по телу – глухой, почти живой отклик. Зал был огромен, как собор, наполненный выжидающей тишиной. В самом центре, погружённый в полумрак, парил KENAZ: темный, гладкий, идеально симметричный, как будто его вырезали из ночного неба.
Он ещё не передавал сигналы, ещё хранил молчание. Но это молчание давило на психику сильнее любого звука. Адриан чувствовал, как каждый луч от лифта, каждый шаг и каждый вдох, все эти мелочи навсегда врезаются в этот момент – в точку, после которой история человечества будет переписана.
Центр управления Global – гигантская сфера из стали и стекла, утопленная на пол километра под землёй всегда встречала своим металлическим перешептыванием озона и лёгким холодком системы кондиционирования, циркулирующего в трубах охлаждения.
Виден был лишь сумрачный купол потолка, испещрённый светящимися линиями данных. Стоило на секунду сосредоточить свое внимание и линии становились картой: 20 миллионов точек Южного сектора окрашивались синим, жёлтым или тревожным красным. Сегодня красных почти не осталось.
– Доброе утро, сэр. – Оператор-аналитик отвёл глаза, когда Адриан прошёл в центр.
Короткий стол из прозрачного монолитного стекла сплетался с голографическими проекциями. Совет уже ждал. Семь фигур: министры, кураторы корпораций, пара военных. Все в одинаково тёмных костюмах, как будто выкроенных у одного портного. Лишь глаза каждого выдавали нервное мерцание. Адриан приветствовал всех едва заметным кивком и коснулся панели: в центре стола возникла голографическая сфера, на которой загорелся ярче Южный сектор – первая территория, где пилотный протокол был применён вживую.
– Отчёт, – произнёс он спокойно.
Оператор вызвал таблицу.
– Синхронизация – 94%, стабильность канала – 99,2%. Три процента – под наблюдением, остальные три – признаны нестабильными, подлежат изоляции.
– Нестабильными? – голос министра логистики резанул нервной ноткой.
– Нейтро-поведенческая несовместимость, – ответил аналитик. – Цифра в пределах статистической погрешности, сэр.
Адриан бросил быстрый взгляд на диаграмму метаболических волн: синие столбики бились ровно, будто упорядоченные сердечные ритмы.
