Энкиду с постели сделал вопросительное движение. Вид у него был умиротворённый. Ас покачал головой – ничего.
Энкиду молвил:
– Ну, дайте мне горячительного и можете запускать ко мне женщин.
Ас поощрительно рассмеялся.
– Да и…
Билл и Ас переглянулись. Билл задумчиво осведомился:
– Он хочет сказать: спасибо, – но голос его слаб и ничтожен, как и все прочие его части?
Ас шумно прошептал:
– Думаю, что да, Билл.
Оба воззрились с порога.
– Пошли вон. – Донеслось с кровати, и ледник угрожающе задвигался.
Они вышли, громко беседуя о частях Энкиду, но когда отошли и голоса их уже не смогли бы добраться до слуха раненого, замолчали. Вид у комедиантов был удручённый и растерянный.
– Что произошло… – Начал Билл.
– Давай не будем…
А что не будем? Обсуждать то, что успел сказать им Энкиду? Да он ничего и не успел. Вёл он себя, знамо дело, героически – одно обливание чего стоит, – но кроме отговорок и обещаний «всё распатронить позже» они не добились. Да и понятно – не будешь ведь допрашивать едва дышащего нибирийца, который, к тому же, и не чужой им.
Накануне, взяв с подоконника провокационное послание, Энкиду сразу развеселился. Мелькнула у него мысль разбудить кого-то из парней, но он отмёл её: сам.
Почему так, он себя не спрашивал. Возможно, тут сыграло свою жалкую роль самолюбие. Раз леди Шанни, не оповещая прочих, подсунула ему этот листок, значит, слабо ему будет, если он созовёт пионерский сбор.
В карте ему чудился вызов, а Шанни ведь была очень, очень красивая леди… даже если вы на ножах с такой, есть вещи, против которых не попрёшь, как против рожна.
Например, такие вещи – это два синих глаза, которые завтра найдут его глаза над столом и молчаливо спросят: ну, как?
Энкиду, правда, в такие дебри не забирался. Чаятельно, если бы он отдавал себе полный отчёт, он бы не совершил такой глупой, достойной юнца ошибки. Тогда бы он собрал всех, ну, хоть в беседке, и они бы, не торопясь, обдумали, как и что.
Он просто сказал себе, что медлить нечего. У него есть карта, составленная по всем правилам талантливым картографом и надёжным другом. Карту эту друг поручил именно ему. Навыками, чтобы выполнить задуманное, обладает тоже только он.
В присыпку, у него не шло из ума выражение лица оскорблённого Аса. Мелочное желание потом сказать – извольте, без вас обошлись, особый отдел, – это желание тоже затесалось в башку и вытряхнуть его Энкиду не мог.
Суетны были боги, ничтожны их помыслы.
Зато намерения их всегда были благими.
Линии на карте, проведённые твёрдой маленькой рукой, излучали уверенность даже там, где переходили на пунктир. Энкиду просмотрел их от начала – трёх входов в замок, из которых два были неигровыми, – до конца: помеченной особым знаком стены на северо-востоке.
Энкиду умел читать топографические символы. Это был знак завала, причём завала искусственного происхождения. Где он прежде видел этот знак?
Он собрался и, вдевая ремень в пояс джинсов, ещё раз склонился над расстеленной под фонарём картой. На ремень он повесил фонарь, нож сунул в карман на голени, а в другой, которым дядя Мардук запретил ему пользоваться в присутствии девушек, припрятал ещё кой-что.
Он постоял у окна, просто, чтобы посмотреть на звёзды и планеты в ветвях. Издали светили две башни Аса, дальняя чуть выше ближней. Между ними плыл сверкающий огромный Кишар.
Везде виден Царь Клетки. И в городе господ пустыни, из их комфортабельных передвижных домов можно смотреть, как течёт его сияние над песками.
