Глубокий возраст - страница 2

Во двор выходит Уматова. Долго пытается обратить на себя внимание Юлии, но она как будто ее не замечает.

Уматова. Юленька, так что ж ты! Скоро все глаза своим рабфаком протрешь, мать видеть перестанешь!

Юлия (наконец оборачивается к матери). Главное, мама, чтоб разум мой и руки-ноги не стерлись, а остальное поправим. Голова и сердце – они должны работать на огне!

Уматова. Так-то оно так, доченька… Только где взять его, этот огонечек…

Юлия(обнимает ее за плечи). Тебе-то не нужно, мама! Ты отожгла свое, тебе должно быть покойно! И дедушке! Это мы, мы – новые люди, мы должны гореть неумолчно, да и вас согревать по возможности.

Уматова. Доченька, слушать тебя приятно – как песню… А брат твой, Женя, он что – поет так же? Не слышала я от него таких песен.

Юлия (в сторону). И не услышишь, матушка, не те он поет песни, ох, не те… (К матери.) Он, может, и не совсем так распевает, как я, но и мы различны с ним, даром, что ль, разница полтора года! Запоет, а то и лучше меня! Матушка!..

Уматова. Верим, верим… А про что это ты тут говорила, Юленька? Я сперва не слушала, думала, все твои уроки… К дедушке пошла, к Славушке. А ты там что-то про возраст… Я не лезу, ты не думай. Вы – молодые. (Берет паузу.) Ну а все-таки. Что возраст-то? Об этом вы с Гектором Ильичом разговариваете? И мне ты про возраст, как в вину ставишь…

Юлия (обнимает мать крепче, целует). Матушка! Ну неужто я греховна в том, что мне, в мои семнадцать, ты кажешься преклонной и Гектор Ильич тоже кажется? Это не потому, что так и есть, а потому, что мне, с низов моего возраста…

Уматова. Наши кажутся глубокими.

Юлия. Да не глубокими, откуда такое слово взяла, матушка! Я пока такова, я! Не вы! Буду как вы с Гектором Ильичом – и забуду, что говорила. Молодые забывчивы, лопочут невесть что старшим, а те потом мучаются. Вот в нашей ячейке есть Надя Липицкая, у нее мать решила сойтись с врачом. Такой хороший, добрый человек! Так Надя закатила: «Если ты с ним будешь, я с собой кончу». Мать связь разорвала от испуга, а пару лет прошло, они с ней об этом заговорили, и Надя выдает: «А чего ты меня слушала, дурья башка, сходилась бы. Что я понимала в семнадцать, большой с меня спрос». Вот, матушка… Так что ты не слушай, не страдай из-за меня. Я, когда ваших с учителем лет достигну, пойму, что это совсем немножечко. (Тормошит мать.) Матушка! Ты уже, вестимо, совета послушалась, прозевала, о чем я!..

Уматова (вся в своих мыслях). А ведь, доченька, Гектор Ильич – он такой, как я. Помладше двумя годами, может. И ты уже невеста… Как-то мы это неосмотрительно… Не находишь?

Юлия (отпрянув от Уматовой). Мама! Что ты такое говоришь! Как может возникнуть что-то, в пылу ученья, в пылу товарищества!..

Уматова. Ну, товарищество так товарищество. Ты мне сказала, Юля, чтоб я не слушала тебя, молодую. А ты, дорогая, не слушай тогда меня, пожившую да опустившуюся. Ну не сердись же, не сердись! Давай споем нашу любимую! Ну, Юленька! (Берет ее за руки, кружит в хороводе.)

Уматова и Юлия поют: