Глубокий возраст - страница 3

Сегодня пьем мы и поем,

Забыв о том, что тяжело,

Мы песней жгучей грусть зальем,

Что будет завтра – все равно…

Останавливаются, запыхавшиеся, смеются.

Уматова (расцеловывает Юлию). Вот теперь замечательно все, доченька! Ой хорошо!

Юлия. Ты какая-то не своя со вчера, мама. Как пришла, так наобещала нам гор золотых. И дедушке – профессора частного.

Уматова. А почему, а почему… Деньги завелись, доченька! Де-еньги!

Юлия. Неужто?

Уматова(хватает ее за руки, тискает). Точно так! Чтоб мне провалиться! Только ты, ради бога, ничего не спрашивай. Как договаривались. Но знай, дочка: деньги – есть! И Гектору Ильичу мы отплатим так, что он с тобой на экзамены рабфаковские телохранителем пойдет! На все уроки, что остались, чек выпишем!

Юлия. Чудо. Ничего не спрашиваю, мама. Но – чудо.

Уматова(смеется). А то как же! Заживем, Юленька!

Раздается протяжный детский плач, затем – старческие стоны.

Юлия. Ой, это, верно, Славушка!

Уматова. И дедушка! Что ж у них там, ни минуты покоя!

Юлия. Я сбегаю, мама.

Уматова. Стой, где стоишь, дочка, вот уж учитель твой должен прийти. Дождись его. А мне токмо к ним бегать. (Кричит, обращаясь к буянящим.) Что, папа? Что у вас?

Сцена третья

Комната с бедной обстановкой, ободранными обоями. В глубине ее, в кресле сидит, прикрыв глаза, Захар Авдеевич. Его живот накрыт газетой. На столе примус, чан с водой. Два стула. Через всю комнату тянутся бельевые веревки. По другую сторону стоит люлька, в ней плачет надрывно младенец. Вбегает растревоженная Уматова.

Уматова. Ну, папа? Ну? Со двора к вам мчалась…

Захар Авдеич. О-о-ох… (Не открывая глаз, поправляет газету на животе.)

Уматова мечется между отцом и ребенком; подлетает к Захару Авдеичу, теребит, пытается снять газету – его руки удерживают неприкосновенный груз. Поднимает крик Славушка – она кидается к нему, вытаскивая из люльки.

Уматова(с сыном на руках). Славушка, Славушка… Что ж ты меня мучаешь? Не будет мамы, кто о тебе заботу проявит, милый? (Укачивает, баюкает, гулит.) Кто же, кто же, Славушка? Ты маму-то побереги, что с тобой станет-то…

Захар Авдеич (приоткрывая глаза, сонливо). Коли без тебя, золотой билет вытянет. Что он с тобой получит? Ты только этого и ждешь, схорониться хде-то да на Юльку скинуть, словно ее дитя, а не твое. Потаскушница…

Уматова (сквозь слезы, энергичнее укачивая сына). Аааай-аааай!.. А мы, Славушка, не будем слушать дедушку, дедушка дурной сегодня…

Захар Авдеич(уже в полный голос). Зато ты у нас – праведница! Знала, дура, что с ребенком хлопотно, как будто не рожала до того двоих! Теперь плачешься, с ног сбиваешься. Ему твои настроения, истерики зачем? Он виновен, что мать недалекая, что забыла, сколько ей лет, и снова родила, да снова – неясно от кого, зато по любви большой? (Вздыхает.) И смех, и грех. Дай мне его сюда, Маринка. Он у меня всегдашне стихает.

Уматова(утирая слезы). Полно, папа, не нужно вам…

Захар Авдеич. Марина!

Уматова идет через комнату, подает ребенка. Хочет убрать газету, но Захар Авдеич отстраняет ее рукой.

Вот так, так… Хорош Святослав, хорош. Ну что ж делать, если ты хорош, а мать у тебя – дура?

Уматова сидит в углу комнаты и плачет.

А теперь чаго?

Уматова. Вы меня всегда очень обижаете, папа. Слова вам не скажешь, чтоб вы не оскорбили, не обозвали.

Захар Авдеич(потрясенно). Ежели ты дура, как еще величать тебя?

Уматова. А вы бы хоть подумали, папа, какое это счастье – трое деток. Да, в разных возрастах я родила их, да, отцов своих они не знали, но разве им плохо было со мною, разве я добром их обделила да злом снабдила? Обоих спроси – подтвердят, что не видели они худого от матери.