Гнев южной долины - страница 15

Амэя, подавляя желание подойти поближе и узнать, куда они отправятся на следующее утро, нервно сглотнула и потащила Ран прямиком к источнику, за которым виднелась широкая тропа. Издалека было заметно, что ребята, которых Арамис ранее отпустил прогуляться по лесу, уже возвращаются от дуба обратно к костру. Среди них была всего одна девушка, и она придерживала за локоть темноволосого парня, который почему‐то шатался и прижимал к груди сжатый кулак.

– Что‐то случилось? – спросила Ран, поравнявшись с парой. – Ему плохо?

– Говорил Арамис листья дуба не трогать, – прошипела девушка сквозь сжатые зубы. – Нет же – первый полез! А они, может, ядовитые…

– Ядовитые и есть, – сказала Амэя и приблизилась к парню. – Как твоё имя?

– Ирис, – пробормотал тот, стремительно бледнея. – Меня сейчас стошнит. Отойди, пожалуйста.

– Дай руку. – Она, не обратив внимания на предупреждение и не дождавшись позволения, за запястье притянула его кулак к себе и по одному пальцу разжала его. Кожа на ладони была вся покрыта белыми бугорками, своим видом напоминавшими плесень. – Мама рассказывала мне, что речная вода вперемешку с толчёной ножкой лунного гриба может вылечить это, если нанести её в качестве мази. Но лучше идите к Арамису. Если я не ошиблась с рецептом, соберёте лунные грибы; они выходят из-под земли ровно в полночь.

– Спасибо, но думаю, дедушка залечит рану Ириса магией. – Девушка всё равно благодарно улыбнулась Амэе. – Дурак ты, братец! Вот мама не видит…

Компания направилась к костру, аккуратно поддерживая еле передвигающего ноги любопытного Ириса, а Амэя и Ран, мрачно переглянувшись, пошли дальше. Под их ногами захрустела сухая листва.

– Не рано ли для листопада? – Ран разрыла земляной покров на дороге и провела по нему носком ботинка. – Сентябрь едва ли пришёл.

– Последние годы уже и не знаешь, есть ли смысл удивляться. С того самого дождя всё как будто пошло наперекосяк, – ответила Амэя. – Но, может, мы с тобой всё сами себе придумали?

– Да не придумали, – в голосе подруги послышались нотки испуга. – И ливень, и про клубнику Ивао говорил…

– Про урожай рассказала моя мама вообще‐то.

– А, да? – Ран смутилась. – Прости. Два года прошло, я подзабыла.

– Он хороший парень, – мягко произнесла Амэя. – Но он старше. И ценности у него другие. И вобьёт он тебе в голову свои: как надо жить, чему быть покорным и всё в этом духе.

– Мы даже не друзья. О чём ты?

– Ран, – с нажимом произнесла девушка, – всё может измениться в одночасье. И лучше бы тебе не терять голову от представителя другого народа.

– Поздно, – Ран, не удержавшись, засмеялась, и не было понятно, шутила ли она. – А если серьёзно, вот не о чем нам больше волноваться, как об Ивао? У нас благословление на носу вообще‐то!

– Вот именно. Мы очистимся, одухотворимся и, наверное, потом воспарим над землёй…

– Амэя, слышала бы тебя твоя мама!

– Это безобидный юмор. – Амэя подмигнула подруге. – Но остальное – правда. Мы будем чувствовать себя совершенно иначе. И глупые, до этой поры нечестные мысли, если таковые, разумеется, были, покинут наши головы, уступив место святому.

– Чему?

– Желанию сделать мир и себя лучше. Ну, я так думаю.

– Как красиво ты говоришь! – восхитилась Ран. – И я полностью с тобой согласна. – Девушка принюхалась. – Уже пахнет рекой, ты чувствуешь?

– Да.

Амэя застыла как вкопанная, глядя на открывшуюся ей картину. Она стояла буквально в двух шагах от огромного, толстого ствола дерева, чья кора в сумраке напоминала панцирь; дуб уходил высоко в небо, и верхушку рассмотреть было невозможно. По его таким же крепким ветвям рассыпалась белоснежная листва, которая слегка светилась изнутри, и изредка листья спадали вниз со странным шипением, как будто они были живыми и испытывали неприятные ощущения от того, что им приходилось отрываться от привычного места.