Марго с опаской взяла статуэтку. Она держала её на вытянутых руках.
– Вот и познакомились. А теперь пошли наверх. Я тебе кое-что про неё растолкую. – Серафим захлопнул крышку ящика и убрал назад в тайник.
В комнате тишина, лишь треск поленьев. Печь раскалилась докрасна. Алые тени пляшут на стенах. Марго за столом раскладывает карты, но пасьянс не сходится. Каждый раз она отрывается и украдкой смотрит на резкий, вырезанный точно ножом, профиль Серафима. Затем на Геверу, которая стоит на другом конце стола и не спускает с Марго горящих глаз.
– Если хочешь быть выше кого-либо, чего-либо – волю чувствам не давай, – прорезал тишину голос старика. – Разум правит миром.
Марго оторвалась от карт и мыслей.
– А как же чувства? – спросила она робко.
– Чувства… – Серафим скривился в улыбке. – Скажи ещё любовь. Сама-то веришь в эту блажь?
Марго не знала, что ответить. Про любовь она читала только в романах.
– Я думаю, что она есть, но у каждого своя…
– Любовь – это самое страшное, что может произойти с человеком, – перебил Серафим. – Больно ранят все эти любовные терзания… Но людям нравится страдать. Это как щекотать пятки раскалёнными углями. Есть, знаете ли, любители. От этой любви гибнут не меньше, чем от ножа. Только кто ж увидит. Влюблённый человек дурнеет. Ты можешь брать его и как овцу тащить на верёвке. Главное определиться кто ты – пастух или овца…
Он замолчал. Марго вернулась к картам, но всё сливалось.
– Оставайся здесь, в этом доме. Зачем тебе куда-то ехать? – предложил Серафим после паузы.
Марго с удивлением на него посмотрела:
– Как куда? У меня работа, своя жизнь.
Она уже отошла от того шока, какой испытала в подвале. Отошла и приняла всё то, что он ей передал. Теперь она будущая хозяйка всего Серафимовского наследства. Всё изменилось. Мечты сбылись. Только радость от происходящего подтачивал ручеёк тревоги…
– И что бы я тут делала? – Добавила Марго себе в оправдание.
– Жила бы… долго и счастливо.
– Счастливо? – она вскинула глаза.
– Конечно. Ведь я живу или ты думаешь, не счастлив? – Он, прищурившись, пытал внучку взглядом. Она сморгнула. – У каждого человека своё понятие о счастье. Счастье оно ведь, как день – промелькнуло и нет его. Но темнота не вечна, глядишь опять рассвет – вот тебе и новое счастье…
– Прожил я жизнь так, как хотел и старался ни от кого не зависеть. По молодости не всегда получалось, зато сейчас мне жаловаться грех. У каждого человека своя судьба, своя дорога и собственная, ему одному принадлежащая жизнь. Только многие этого не замечают, не хотят или не могут… не дано. Беда в том, что люди стараются жить на потребу обществу, на показуху, да только давят этим самих себя. Бесследно это не проходит. А живи человек так, как чувствует, как хочет, – Серафим развёл руки в стороны, – ан не может, нельзя! Вот ты, ты всю жизнь будешь одна, но в достатке, так что ж тебе мешает остаться здесь? Ведь здесь ты могла бы получить ещё больше! Ты думаешь, здесь нет тех развлечений, вертепа, каких требует твоя молодость? Ты это можешь иметь и здесь! С деньгами ты везде хозяин. И даже в этом городишке. Там, – он указал на окно, – ты одна и слаба. Пройдут годы, прежде чем ты обретёшь силу. Здесь же, я всегда буду рядом. Даже если меня и не станет… А меня скоро не станет. Жалко, жалко всё это оставлять неизвестно кому. – Он тоскливо обвёл комнату глазами. – Самое страшное в жизни – не одиночество, а отсутствие наследников, кому можно всё передать … И наследники не всегда родная кровь. Как правило, родная кровь и спускает всё по ветру, не ценит. – Он замолчал, о чём-то задумавшись. – Как говорится, самый верный наследник – это твой единомышленник, так ведь?
