– Поздоровайтесь с дедушкой, барышня, – услышала она в могильной тишине голосок Акулины. Прислужница подошла к ней вплотную.
Марго отшатнулась. Только сейчас она заметила, что Акулина похожа на карлицу. При малом росте в её внешности не было видимого уродства, и всё же что-то отталкивающее и странное присутствовало. И во вкрадчивом тоненьком и вместе с тем твёрдом голоске, и в неуловимом взгляде суетливых глаз, и в наклоне маленькой круглой, как шар, закутанной в чёрный платок головке, и в том, как она семенила ножками, бесшумно и быстро передвигаясь.
«Кто она? Откуда взялась?» Теперь Марго испытывала и к Акулине такой же благоговейных страх, какой испытывала к умершему Серафиму, ко всему его дому, где таилось что-то тёмное, зловещее.
– Поздоровайтесь с дедушкой, барышня, – повторила спокойно Акулина, смотря увлажнёнными глазками на Марго. Та, потупясь, всё стояла, не понимая, чего от неё хочет «карлица». – Поцелуйте дедушку, – пояснила прислужница и маленькой ручкой указала на лицо покойника.
Марго не двигалась.
– В лоб, барышня, в лоб… – подсказывала Акулина, поддерживая её за руку и подталкивая к покойному.
Зажмурившись, Марго склонилась и коснулась губами ледяного лба. Поднимая голову, знала, что открывать глаза нельзя, но не сдержалась.
Взгляд из преисподней прожёг насквозь. Марго закричала и бросилась вон из комнаты.
На похоронах Акулина стояла в окружении трёх старух, Марго в стороне.
Февраль был на исходе. Серое небо висело низко.
«Это небо, как его глаза, будто он смотрит за нами оттуда…» – Марго дрожала, но не от холода. Оказывается, как тяжело терять…
Мелкий снежок витал в воздухе, но из-за горизонта ползли мрачные тучи, предвещавшие метель.
Серафим весь в чёрном, был торжественен и не так страшен, как в своей комнате. Старухи что-то шептали. Марго перевела взгляд на Акулину. Карлица стояла на пригорке и не казалась такой уж маленькой.
Только сейчас Марго вспомнила, где она видела эту Акулину. Так это и есть та маленькая женщина в чёрном платке. Посланница с письмом! Значит уже тогда он всё знал… готовился.
Марго обхватила себя руками. Он так смотрел в тот последний вечер, словно прощался. Слёзы подступили к глазам. Пропасть одиночества разверзлась перед ней – здесь и сейчас, у этой могилы. Не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась. Всё, что было внутри, прорвалось.
Марго подбежала к Серафиму и присела возле. Не смея смотреть в лицо покойнику, она, держась за край гроба, опустила глаза в снег. Весь тот ад, что сидел в ней, выходил наружу, обжигая слезами. Воздуха не хватало, она не могла остановиться. Она рыдала, оплакивая Серафима, себя… свою волчью жизнь одиночки.
Старухи окружили гроб и, качая головами, всё что-то шептали. Кто-то тронул Марго за плечо, ей помогли подняться.
На поминках, шамкая беззубыми ртами, старухи глотали кутью и кисель. Ели в тишине. Ягодную настойку, что стояла в графине, пила одна Марго. Она пила её, заедая киселём, и не заметила, как голова отяжелела, а щеки запылали.
Старухи засобирались. Раскланиваясь перед новой хозяйкой, они спинами вышли из комнаты.
Оставшись одна, Марго налила ещё настойки. Тяжесть в голове сменилась лёгким головокружением, и щеки гореть перестали.
Проводив старух, вернулась Акулина и стала убирать пустую посуду. Марго откинулась на высокую спинку стула, на котором всегда сидел Серафим. Впервые, за последние дни, она расслабилась. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, и она посмотрела на единственную живую душу, что была рядом.
