По совести говоря, великий писатель Гоголь, уж на что был насквозь больным и склонным к меланхолии человеком, с причудами и капризами, да к тому же в отличие, скажем, от Пушкина и Толстого он за всю жизнь не знал ни одной женщины, что само по себе интригующая загадка природы, но и он, Гоголь, в дороге коренным образом преображался.
Какие сомнения, народ, со своей стороны, давно определился. Во-первых, дорогу к избе не приставишь. Во-вторых, и на ровной дороге спотыкаются. В третьих, дорожному путь не угроза. В четвёртых, дорожный путник ночлега с собою не носит. В пятых, в десятых, в двадцатых… – много знать – мало спать, скоро состаришься. Да и то правда, много думается, мало сбывается, много пряли, мало наткали, много дыму, да мало пылу, много крику, да мало толку.
В свою очередь, Гоголь в дороге испытывал душевный подъем, расцвет фантазии и творческих сил, рука тянулась к перу, чернила просились на бумагу. Потому и чурался писатель оседлой жизни, кочевал неприкаянно и хозяйством себя не обременял. И пусть Василий Колыванов не писатель вовсе, а наоборот – шофёр, но толк в своей профессии тоже знает. Не зря премиями и служебными поощрениями родная автобаза регулярно отмечала.
Целые дни с рассвета и до заката проводил Колыванов в дороге. За рулём хорошо думалось – о жизни, о стране, о тайнах мироздания и текущей действительности, машина кормила семью, а что еще требуется рассудительному и трезвому мужчине, семейному притом? По таким обычно сохнет безутешно женский пол, такие всегда в цене – на вес золота, как говорится. С таким любая согласится под венец, только где такого взять, если в живой природе они встречаются крайне редко, от случая к случаю или того реже.
Дни напролет в любую погоду летит под колёса дорога, проносятся мимо встречные автомобили. А вспомнится в дороге семья, потеплеет на сердце. Ждут тебя домочадцы, считают дни, ждут дети, ждёт жена, ждут преданно и терпеливо. Как подумаешь, в груди солнечно, душа поёт, мыслями овладевает радость. Эх, ма! – радость в закрома, из закром достанем, коль хватит нам ума. Однако радость-то радостью, да только радость с печалью за одним столом сидят, из одной тарелки едят, на одних санях ездят. Что ж, рад бы в рай, да грехи не пускают, рад бы до неба достать, да руки коротки, рад бы заплакать, да смех одолел, рад бы порадоваться, да охота пропала.
Глава 2
Среди ночи, как ошпаренный проснулся будильник – ударил злобно и по обыкновению неожиданно и бесчеловечно. Вздрагивая от ярости, он буквально зашёлся в истерике – бился неистово, звоном терзая слух.
Вообще, если честно, какая нужда преувеличивать и пускать пыль в глаза? Но будильник и впрямь звенел так свирепо и яростно, что само собой разумелось: договориться не удастся, поблажку не вымолить, пощады не жди.
Оглушительный звон, как клинок, рассёк тишину спящего дома и небо над крышами, насквозь пронзил уши, окрестное пространство и рассветные сумерки. Ещё не разлепив глаз, Колыванов вслепую и заморочено нашарил в тазу будильник. Звон умолк столь же внезапно и резко, как и возник. И теперь уже тишина с размаха щедро отвесила звонкую оплеуху, некоторое время Колыванову мерещилось, будто он оглох.
После пережитого кошмара сон, понятное дело, разлетелся весь вдребезги – захочешь, да не уснёшь. Тем более что по заведенному однажды и навсегда распорядку следовало встать и пуститься в дорогу.
