Тело покрылось мурашками, как будто сама ночь прикасалась ко мне ледяными пальцами. Я обхватила себя руками, но это не помогло. И вдруг – тёплая тяжесть. Виктор подошёл молча, накинул на меня своё чёрное пальто. Шерсть пахла дождём, табаком и им – надёжным, всегда сдержанным, резким, но рядом. Пальто было большое, как будто прятало меня целиком.
– Так лучше, – сказал он тихо.
Я кивнула, не глядя. Пальто согрело не только кожу – но и то, что было под ней: дрожащую тревогу, страх, боль. Стеклянные двери больницы раскрылись, впуская нас внутрь. Я вошла – вся в этом контрасте: в вечернем алом, под мужским тяжёлым пальто, с босыми плечами, а в глазах – паника.
И тут я увидела… его.
Он сидел у стены, прямо под вывеской «Травматология». Сгорбленный. На лице – запёкшаяся кровь. Его? Её?
Его рубашка была порван на рукаве, локоть перевязан, а руки… руки всё ещё были в крови. Карин. Я узнала это мгновенно. Потому что одна только мысль об этом кольнула в грудь так, что перехватило дыхание.
Я бросилась к нему.
– Алекс! – срывающимся голосом.
Он поднял голову. Его глаза – тёмные, выгоревшие – встретились с моими. В них не было страха. Только тяжесть. И то, что он никак не мог отпустить.
– Она жива, – произнёс он, хрипло. – Влада… она в реанимации. Её спасли. Но… всё было слишком близко.
Я села рядом, схватив его за руку. Ту, что была чище.
– Расскажи. Всё.
Он провёл рукой по лицу, оставляя размазанный след засохшей крови на щеке.
– Он толкал её машину к обрыву, Влада, – хрипло выдавил он. – Просто… как будто это не человек внутри, а мешок. Как будто она – вещь, от которой можно избавиться. Её машина почти повисла на краю. Одно колесо уже не касалось земли. А он – давил. Медленно. Методично. Хладнокровно.
Я замерла. Сердце в груди застучало громче. Слишком громко. Что-то в голове щёлкнуло – сначала тихо, а потом с нарастающим звоном. Это… не авария. Это было покушение. Карин хотели убить. Не случайно. Не в агонии. А осознанно. Планомерно. Хищно.
Алекс говорил, а я уже не слышала половину слов. Потому что в голове всплывали взгляды, отрывки фраз, молчание Виктора за весь вечер.
Он знал. Он знал и ничего не сказал. Не дрогнул. Не предупредил. Смотрел мне в глаза – и молчал. Чтобы я держалась. Чтобы не сорвалась. Чтобы играла роль. А в это время… Карин истекала кровью на обочине, пытаясь дозвониться.
– Я приехал буквально в последнюю секунду, – продолжал Алекс, – не успел подумать. Не успел остановиться. Просто… влетел в него. Чёрный “Астон” Виктора – теперь он не Астон, а куча мятого металла, прости.
Я молчала. Потому что если бы сказала хоть слово – вырвало бы всё: голос, воздух, сердце.
– Когда я подошёл к Карин… – он сглотнул. – Она была… без сознания. Вся в крови. А в руке… держала телефон. Экран всё ещё светился. Мой номер. Она… пыталась дозвониться. Мне. Пока теряла сознание.
Он провёл рукой по лицу, смахнув то ли пот, то ли слёзы.
Я закрыла глаза. Напрасно. Потому что ужас не исчез. Он встал передо мной целиком.
Фары. Обрыв. Тишина. Карин одна… с его именем на экране. А Виктор – стоял рядом со мной весь вечер. Сдержанный. Собранный. Хранил эту тайну, как оружие.
– Я думал, что опоздал, – выдохнул Алекс. – Что пришёл, чтобы увидеть, как она уходит. А я… я ведь не успел ей сказать. Ни слова. Я просто кричал, что я здесь. Что я не отпущу её. Даже если всё во мне развалится.
Он поднял на меня глаза. И в них я увидела боль. И страх. И правду, которая срывала кожу с живого.
