Я отвела взгляд.
– Мне нужно немного времени, Виктор.
– Я подожду, – сказал он тихо.
– Это не просьба, – добавила я. – Это факт.
Больничный коридор затих, словно сам воздух сжался от напряжения. Я стояла перед Виктором, тяжело дыша, слова всё ещё жгли губы – не от обиды, а от правды, которая больше не вмещалась внутри. Он не спорил. Только смотрел. Его лицо, как всегда, спокойное. Но теперь в этом спокойствии дрожала тонкая, едва различимая трещина.
Я хотела уйти и оставить его с этим. Но в следующий миг, до того как я успела отвернуться, за его спиной появилась она.
Мама.
Она подошла почти неслышно, как всегда в своих самых опасных состояниях.
Без слов. Без эмоций на лице. Но её глаза… Я никогда не видела в них такого. Такой боли. Такой ярости. Такой материнской тишины, что была страшнее любого крика.
И прежде чем Виктор обернулся – его щёку пересекла пощёчина. Резкая. Сухая. Словно удар всем тем, что она годами не позволяла себе чувствовать.
Он пошатнулся, но остался стоять. Не дернулся, не возразил.
Но мама уже не ждала ответа. Она схватила его за галстук. С неожиданной силой. И прижала его к стене.
– Это был ты, – прошипела она, глядя ему в глаза. – Ты привёз мою дочь из участка. Ты знал, где она каждую ночь. Ты знал, что с ней делают. Ты знал… и ничего не сделал.
Она дрожала. Не от слабости – от сдерживаемого гнева.
– Ты знал, что её душа каждый день умирает в этом доме. Ты знал, что её подруга умирает на дороге. А ты всё это время был рядом. В тени. В молчании. Ты был частью этого.
Виктор не отвёл взгляда. Но теперь в его глазах было что-то другое. Он не ждал этого. Не от неё.
– Я спасал её, – прошептал он. – Пусть и так. Пусть и неправильно. Но я не мог…
– Ты не мог? – перебила она, и голос её стал леденящим. – Ты не имел права молчать. Молчание – тоже выбор. И ты сделал его.
– Джени…
Отец выдохнул, покачал головой, чуть усмехнулся. Мама просто… заткнула его. Прямо в коридоре. Так, как умеет только она. Без слов. Без шанса на протест. Она бросила в его сторону испепеляющий взгляд. Виктор при этом молча отвернулся, как будто стена вдруг стала очень интересной. А я – я замерла.
Папа вдруг посмотрел прямо на меня – и, чёрт возьми, улыбнулся. Настояще, с искренней теплотой.
– Кажется, Влада, я снова влюбился в твою мать.
Я моргнула.
– Что?.. – выдохнула я, будто у меня на секунду отключился разум.
Я повернулась к нему, мы встретились взглядами – и я поняла, что в этом бурлящем, совершенно безумном моменте… мы оба просто не знали, смеяться нам или кричать.
Алекс всё это время сидел на полу у стены, руки на коленях, взгляд опущен – будто пытался не просто отдышаться, а удержать себя от разрыва внутри. Он был похож не на парня, который спас жизнь, а на того, кто только что пережил что-то большее, чем бой.
Когда мама врезала Виктору пощёчину, он вздрогнул, но не встал.
Когда она схватила его за галстук и вдавила в стену – только сильнее сжал кулаки.
Когда отец вдруг сказал, что снова влюбился в маму – Алекс поднял голову. Медленно.
Я увидела, как его брови поползли вверх, потом слегка нахмурились, а потом он повернулся ко мне с выражением такого живого, почти отчаянного недоумения, что я чуть не рассмеялась – впервые за всё это время.
– Это… – он покачал головой. – Это что сейчас было?
Он смотрел на моих родителей, как будто пытался вычислить, настоящие они или галлюцинация от стресса. Я опустилась на корточки рядом, чтобы быть с ним на одном уровне, и тихо прошептала:
