Он
Когда мы вышли из больницы, воздух показался на мгновение свежим. Свободным. Почти живым. Но щеку всё ещё жгло. Не от удара – нет. От истины, врезавшейся в меня ладонью её матери.
Я прошёл через многое. Я держался в огне, в крови, в переговорах, где каждое слово – как шаг по минному полю. Но ничто, ничто не горело так, как этот шлёпок, нанесённый женщиной, которая любила свою дочь бескомпромиссно. И я это видел. Я это принял. Я не стал защищаться.
Мои пальцы невольно коснулись лица – кожа горела, как после ожога. Но внутри было горячее. Не от пощёчины. От её слов. Влады.
"Это не твой выбор. Это мой."
Её голос – не сорвавшийся, не крик – а чистый, уверенный разрез. И этим он бил больнее.
"Ты не доверил мне не информацию. Ты не доверил мне себя."
Эта фраза застыла в груди, словно игла, которую не вытащить. Она не кричала. Она не умоляла. Она просто ушла – и это было хуже любых упрёков.
Я дошёл до парковки и тогда я увидел свою машину.
Чёрный Aston Martin. Раньше безупречный. Стальной. Сильный. Теперь – вмятый, с треснутыми стёклами, словно прошёл через ураган. Один бок изуродован, капот – с провалом, будто чья-то ярость врезалась туда с отчаянием. Машина была почти неузнаваемой.
Я медленно провёл пальцами по капоту. Металл был тёплым, будто до сих пор дышал. Потрёпанный. Почти мёртвый. Но он всё ещё стоял. Он доехал.
И только тогда эта мысль ударила в голову – отчётливо, чётко, как пощёчина матери Влады.
Как… он вообще доехал в таком состоянии?
Это невозможно. С такими повреждениями… Он не должен был. Ни одна машина не выдержала бы. Тем более после лобового тарана. После обрыва. После удара.
А он – доехал. На грани. На последних каплях бензина. На злости.
На страхе потерять. На желании успеть.
Я прищурился. Теперь я видел всё иначе. Эта машина была не просто искорёжена. Она была метафорой. Олицетворением того, что сделал Алекс. Он сел за руль, когда руки дрожали. Он мчал, когда глаза застилала паника. Он выбрал путь, на котором каждая секунда могла стать последней.
И всё равно – он доехал.
Я выдохнул, отступая от машины, будто отпуская боль, уважение, и что-то большее – то, что рождалось во мне к нему. Потому что если такая машина в таком состоянии способна добраться до цели, то, возможно, и я – в своём разбитом, молчаливом, вечно контролирующем состоянии – тоже ещё могу… доехать. Если по-настоящему захочу.
Я застыл. Рядом стоял Алекс. С поцарапанными руками. С исцарапанной душой. Уставший. Сгоревший. Но живой. Живой. Он стоял, как будто хотел что-то сказать, извиниться, оправдаться. Но я лишь посмотрел на него. Долго. Словно впервые по-настоящему увидел. И тогда… я положил ладонь на разбитое стекло. Провёл пальцами по царапинам.
И тихо сказал:
– Я могу купить новый Aston. Но тебя… тебя, Владу, Карин и Максима я не смогу заменить.
Он выдохнул. Я не смотрел – но знал, что он это слышал. И понял. Я сделал шаг назад. Щека всё ещё горела. Но боль ушла вглубь. Потому что я понял кое-что важное:
В этой жизни можно потерять всё. Даже тех, кого любишь. Но если ты всё ещё способен выбрать человека – вместо гордости, молчания, железа – ты ещё жив. И у тебя есть шанс всё исправить.
