Гольфистка. Последний удар - страница 6

– Добро пожаловать в мою семейную драму. Версия без купюр.

Он слабо усмехнулся, провёл рукой по волосам, выдохнул.

– Слушай, я видел аварии, драки, угрозы, чуть не столкнул машину с обрыва… но вот это – это – сломало мой мозг.

Я слегка коснулась его руки.

– Алекс… ты всё ещё на полу.

Он хмыкнул.

– На полу хотя бы понятно, где вверх и где низ. А рядом с вами – я уже не уверен.

Мы оба рассмеялись. Слабо, по-настоящему, с хрипотцой.

Алекс тихо прошептал:

– Она всегда была такой?..

Я только покачала головой.

– Нет. Она была… тише. Мягче. И далека от ударов пощёчин. Но сейчас…

Я сглотнула.

– Сейчас она – как будто тоже впервые настоящая.

Алекс выдохнул.

– Тогда я понимаю, на кого ты похожа. Вы все… Вы умеете рвать тишину.

Я кивнула. Горло сдавило. Но в груди вдруг стало теплее.

Мама стояла так близко к Виктору, что, казалось, ещё одно слово – и воздух между ними воспламенится. Её пальцы медленно разжались, отпуская галстук, а глаза по-прежнему не отпускали взгляд. Но больше она ничего не сказала.

Она просто выпрямилась, провела рукой по волосам, словно возвращая себе самообладание, и подошла ко мне.

– Будь рядом с ней, – тихо сказала она Алексу, мельком взглянув на него.

Он только кивнул – без слов, с уважением.

Потом мама посмотрела на меня. И в её взгляде не было гнева. Только усталость. И что-то нежное – совсем на дне, почти неуловимое.

– Я люблю тебя, Влада.

– Я знаю, – прошептала я.

Папа молчал. Он подошёл к ней, поддержал за локоть, и они вместе направились к выходу. Но вдруг он замер, словно вспомнил что-то, резко развернулся и вернулся ко мне.

– Чуть не забыл, – пробормотал он, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака небольшую коробку, обёрнутую плотной бархатной бумагой.

– Это тебе. Небольшой подарок. Открой дома. Обязательно. Не здесь.

Он протянул её и, едва заметно сжав мою руку, добавил:

– Иногда я всё-таки не совсем дурак. Пусть и ошибаюсь чаще, чем хотел бы.

Я кивнула, сжав коробку в ладонях. Он развернулся и ушёл вслед за мамой, не оборачиваясь.

Дверь за ними закрылась. И только тогда я почувствовала, как выдохнула по-настоящему. Как будто до этого – дышала через стекло.

А за спиной остался Виктор.

Я повернулась к нему. Он всё ещё стоял у стены. Один. Рубашка помята, галстук сбился, на щеке – отпечаток руки моей матери, не физический – эмоциональный, прожигающий. Он не смотрел на меня. Впервые – не сразу. Как будто не знал, может ли. Имеет ли право.

Я смотрела на него, и в голове звучала тишина. Та, в которой хочется сказать многое. Но слова – слишком громкие. А чувства – слишком хрупкие.

Он прошёл через суд. Молчаливый, женский, беспощадный. Сначала – от меня. Потом – от матери. И сейчас стоял, будто искупал всё это телом. Без оправданий. Без бегства.

Он не выглядел слабым. Нет. Он выглядел… обнажённым. По-настоящему. Без брони. И, может быть, впервые – настоящим.

Я всё ещё держала коробку в руках. В ней что-то лежало. Что-то, что мой отец выбрал для меня – не по договору, не по деловому интересу. Что-то личное.

Я сжала её крепче. Потом посмотрела на Виктора и, тихо, почти шёпотом, сказала:

– Тебе тоже нужно время. Не только мне.

Он поднял взгляд. И впервые за всё это время просто кивнул. Без слов. Без гордости. С пониманием.

Я повернулась к Алексу. Он поднялся с пола, тяжело дыша, будто сам прошёл через всю эту бурю. Мы не сказали друг другу ничего. Просто пошли – вместе. Навстречу ли ночи, тишине или началу – я не знала. Но точно не в прошлое.