Гольфистка. Последний удар - страница 9

И поняла: всё теперь будет иначе. Даже тишина в доме. Даже знакомые стены. Даже пальто, которое висело на плечах.

Потому что теперь… я слышала каждое движение тени за своей спиной. И училась не бояться её. А быть сильнее.

Я вышла из машины последней.

Море шумело где-то за домом – глухо, низко, как чужое дыхание в темноте. Воздух был прохладным, пахнул солью и сырой древесиной, и пальто Виктора, всё ещё лежащее на моих плечах, казалось чужим. Слишком тяжёлым. Слишком его.

Виктор уже стоял у открытой двери, придерживая её для меня. Я подошла. Он хотел что-то сказать – это было видно. Он даже чуть приподнял руку, как будто собирался коснуться моего плеча, как раньше – чтобы остановить, успокоить, вернуть меня в его мир.

Мы поднялись на второй этаж. Шаги глухо отдавались по лестнице, как будто даже дом понимал, что в эту ночь тишина важнее слов. Алекс остался внизу, на кухне, обещав заварить чай. Я шла впереди, всё ещё в вечернем платье, с пальто Виктора на плечах – тяжёлым, пропитанным его запахом: мята, дым, холодная решимость.

Виктор шёл за мной. Не торопясь. Я слышала его дыхание. Слишком ровное. Слишком контролируемое, чтобы быть настоящим.

Я подошла к двери своей комнаты. Остановилась. Он тоже остановился.

– Влада… – тихо произнёс он.

Я не обернулась. Не двинулась. Только стояла, глядя вглубь тёмной комнаты, будто там, за порогом, пряталась хоть какая-то опора.

Он хотел продолжить. Я чувствовала – вот-вот скажет. Что-то важное. Что-то, что может сдвинуть глыбу между нами. Но я резко захлопнула дверь. Прямо перед его лицом. Без слов. Без взгляда. Без разрешения на “ещё хотя бы одно”.

Он остался снаружи. А я – внутри. С гулкой пустотой в груди и ладонью, всё ещё сжимающей ручку двери. По ту сторону – тишина. Он не постучал. Не позвал. Не уговаривал. И я поняла: он услышал. Понял, что всё сказанное за вечер – это не просто ссора. Это граница. Он больше не моя тень. А я не его молчание.

Я опустилась на кровать, сбросив с плеч пальто. Оно соскользнуло, как оболочка, которую я наконец решилась снять. И осталась одна. В своей комнате. В своей боли. В своей свободе.

Когда Виктор ушел, тишина внутри дома стала звенящей. Такая, от которой устают даже стены. Я слышала, как Алекс поднялся наверх – медленно, не как обычно, без лёгких реплик и коротких фраз. Он прошёл мимо моей двери…

Остановился на секунду. Я знала – он чувствовал, что происходит за этой стеной. Но он не постучал. Он уважал моё молчание.

Я прижалась лбом к двери, и сквозь неё, как через тонкое стекло, услышала, как в соседней комнате щёлкнула ручка. Алекс ушёл к себе.

Он тоже молчал. Но я чувствовала: ему сейчас не легче, чем мне.

Там, в своей комнате, он, наверное, всё ещё держался. Привычка. Сила. Молчание – как броня. Но я знала: внутри у него тоже всё болит.

Он спас Карин. Он рисковал. Он ехал – не думая о себе. А теперь… Он остался наедине с мыслями, которые жгут сильнее любых ран.

Это была такая же тишина, как у меня. Только мужская. Глубокая. Одинокая.

Я представила, как он сидит на краю кровати, не включая свет, с локтями на коленях и опущенной головой. Как молча смотрит в пол, прокручивая всё, что было – и то, что не успел сказать. Карин. Сломанная машина. Кровь. Виктор. Я. И этот дом – слишком тихий для того, кто спасал жизнь. И теперь не знает, что делать со своей.

Я переоделась в простую мягкую пижаму и накинула сверху тёплый кардиган. Всё ещё дрожало внутри – не от холода, а от того, что не отпускает изнутри. Я долго смотрела на себя в зеркало, стараясь найти в отражении хоть какое-то спокойствие.