Но ты убежал.
И я позволила.
Ты думал, что меня убили. Но я была здесь.
Не одна.
С другими.
Мы…
…не все выжили.
Но я помню тебя.
И если ты ещё способен помнить – тогда ты не такой, как они._
Подпись: Л.
Он стоял, держа письмо, как ключ к собственной душе.
Зои присела рядом. Смотрела на него, как на умирающего.
– Она жива?
– Я не знаю.
– Она была здесь?
– Была. Долго.
Он закрыл глаза. Перед ним всплыли сцены – резкие, чужие, но с его
руками, его голосом, его дыханием.
Он сидит перед зеркалом. Смотрит на себя.
А за ним – взрослый голос шепчет:
– Если ты забудешь, ты не пострадаешь.
Если ты запомнишь – ты будешь следующим.
Они продолжили идти.
Коридор сузился. Воздух стал гуще.
И вдруг – дверь.
Не железная. Стеклянная.
Позади неё – комната.
Внутри – кресло. Зеркало. Стены обиты мягкой обивкой, как в
психиатрических камерах.
На полу – рисунки. Детские.
Повторяющийся мотив:
Лицо. Лицо. Лицо. Скрюченные линии. Зеркала. Руки. Нож.
– Они… делали из детей свидетелей, – сказала Зои. – Чтобы оставить
улики… не на улицах, а в умах.
– И если ум разрушается – никто не найдёт тела.
– Только тени.
В углу комнаты – проём.
Небольшой тоннель, уходящий вниз.
Он наклонился.
И услышал… дыхание.
Тонкое, слабое. Женское.
Он полез внутрь.
– Тейтум! – крикнула Зои. – Стой!
Но он уже был внутри. Ползком. На локтях. Темнота – живая, как змея.
Каждый метр – как возвращение в ночь, из которой он никогда не
выбирался.
И в самом конце…
Комната.
Открытая.
Каменная.
На полу – матрас.
На стене – зеркало.
И перед зеркалом – она.
Сидит. Сгорбленная. Волосы спутаны. Спина худощавая. Платье – серое, будто пыль впиталась в плоть.
Она смотрит в зеркало. И не моргает.
– Лена…
Он не уверен, произнёс ли это вслух.
Но она обернулась.
Лицо – взрослое.
Старше, чем он помнил.
Но глаза…
Всё те же.
Всё те же, что шептали когда-то:
«Смотри, пока не исчезнешь.»
Она медленно встала.
Подошла.
Прикоснулась к его лицу.
– Ты не забыл, – сказала она.
– Я пытался.
– Не вышло.
– Почему ты здесь?
– Потому что ты не пришёл раньше.
Она упала ему в руки. Легкая. Хрупкая. Тёплая.
И прошептала:
– Теперь мы оба знаем.
Теперь ты видел.
Теперь… ты должен выбрать.
– Что?
Она подняла глаза.
– Кем ты теперь хочешь быть:
Свидетелем.
Или палачом?
ГЛАВА 7
(Вывести её. Или остаться с ней. Испытание возвращением.) Он держал Лену в объятиях, и не чувствовал собственного тела. Только её
дыхание – прерывистое, как треснувшее стекло. Только её пульс, слабый, но
всё ещё живой, как звук из прошлого, который всё ещё звучит, если
прислушаться.
Зои ждала снаружи.
Он знал: если не выйдет сейчас – не выйдет никогда.
– Мы уходим, – прошептал он.
– Нет, – ответила она. – Здесь безопасно.
– Здесь мертво.
– А там – больно.
– Зато там есть свет.
Лена медленно покачала головой.
– Они не позволят.
– Кто?
– Те, кто оставил нас.
Кто смотрит через зеркала.
Кто впечатал твой след в мой разум, и теперь ждёт, когда ты сломаешься
окончательно.
– Я не позволю.
– Тогда ты должен сломать зеркало.
Он вывел её из тоннеля. На локтях. На плечах. На спине. Она была легче
воздуха, но тяжелее всей вины, что он носил в себе двадцать лет.
Когда он выбрался наружу, Зои встретила их со светом. С глазами полными
ужаса.
– Она жива…
– Пока.
Лена дрожала. Не от холода – от света. Она не была на поверхности больше
десяти лет.
– Нам нужно в больницу, – сказала Зои.
– Слишком опасно.
– Тогда куда?
Он подумал. Вспомнил.
– У меня есть место.
Старый военный бункер. Ни в одной базе не числится. Остался от отца. Там
