– Где ты был?
– У себя. В конце.
– И что там?
– Я. Только позже. Только с другой жизнью.
– Ты снова видел зеркало?
– Оно треснуло.
– И?
– Оно помнит моё имя. И её тоже.
Он показал жетон, фото, письмо.
Потом сказал:
– Он сказал, что Лена жива.
Зои вздрогнула.
– Ты веришь ему?
– Я верю не ему. Я верю тому, как мне больно, когда я слышу её имя.
Спустя два часа в дверь снова постучали.
На пороге – коробка. Без подписи. Без следов. Внутри – кассета VHS.
Сломанная. Почти пепел.
Но в пакете – дубликат.
И записка:
“Это – запись из камеры приюта. 1997.
Смотри до конца.
Если не выдержишь – не возвращайся.
Если выдержишь – иди за мной.”
– Л.
Они нашли старый проигрыватель в подвале. Пыльный, но рабочий.
Подключили к монитору.
Изображение – рваное, полосами. Слабый шум. Сначала – ничего. Только
стены. Потом – движение.
Лена. Живая.
Девочка лет четырнадцати.
Смотрит в камеру. Долго.
А потом говорит:
– Если ты это видишь, Тейтум, значит, ты всё-таки дожил.
Ты был там. Ты всё видел. Но тебя увели. Не потому что жалели. А потому
что ты был нужен.
Они хотели, чтобы ты забыл.
Потому что если бы ты помнил – ты бы не дал им делать это снова.
Дальше – шум. Свет мигает.
Появляется мужчина. Лицо скрыто. Рука держит нож.
Лена оборачивается.
И кричит:
– Не дай им снова забрать тебя!
– Не верь зеркалам!
Экран гаснет.
Тейтум не мог говорить.
Он вышел на улицу, встал под дождём.
В груди – боль. Не физическая. Та, которая появляется, когда ты осознаёшь, что мог спасти, но не спас.
Зои вышла за ним.
– Что теперь? – спросила она.
Он обернулся.
– Я иду туда. Где это всё началось.
– Где?
– В подвал приюта. Там был второй уровень. Забетонированный. Его никто
не открывал.
– Ты уверен, что он существует?
– Я уверен, что я его видел. В зеркале.
– Ты с ума сходишь.
– Да.
– И ты всё равно пойдёшь?
– Да.
Ночью они пробрались через чёрный ход. Тот самый, которым Тейтум
когда-то сбегал в восемь лет.
Под полом кладовой – плита. Старый люк.
Он отодвинул её. Запах – гниль, сырость, ржавчина и воспоминания.
Они спустились.
Лестница – гнилая. Стены – облупленные.
Но в конце коридора – дверь.
Железная. Красная. Без ручки.
На ней – выцарапано:
“ОТПЕРТЫЙ НЕ ВЕРНЁТСЯ.”
Зои остановилась.
– Тейт…
Он приложил ладонь к двери.
И изнутри – кто-то приложил ладонь в ответ.
Точно. По следу.
Через металл.
Он не успел отпрянуть —
дверь щёлкнула.
И открылась.
Дверь открылась без скрипа. Она просто отпустила тьму – как будто её
держали не петли, а память.
Запах внутри был влажным, разложившимся, как будто стены сами по себе
сгнили от воспоминаний.
Зои сделала шаг назад.
– Это… подвал?
– Нет, – сказал Тейтум. – Это… хранилище.
– Чего?
– Тех, кто не должен был вернуться.
Они спустились по металлической лестнице. Свет фонарей прыгал по
ржавым трубам, по следам старой влаги, по кускам покинутых вещей.
На полу – кукла. Лысая. Без руки. Рядом – свёрток. Заплесневелое одеяло, завёрнутое в целлофан.
Он остановился.
– Здесь… было что-то. Или кто-то.
– Лена?
Он не ответил. Только приблизился. Осторожно развернул плёнку.
Внутри – ничего. Только письмо. Завёрнутое в полиэтилен.
Текст – едва читаемый. Чернила растеклись, но слова всё равно выжили.
_Тейтум,
если ты здесь – ты всё-таки вернулся.
Меня больше нет. Не в том смысле, как ты помнишь.
Я – то, что осталось от памяти.
Они держали нас здесь. Как образцы.
Мы были не дети. Мы были экраны.
Нас учили зеркалить боль.
Мы запоминали – и отражали.
Тебя хотели сделать главным.
