А теперь выходит, что и дедушки и бабушки у меня тоже нет…
Мне было так тяжело, так невыносимо больно, мне так хотелось какого-то утешения, что я его тут же себе нашла. Я смело полезла вверх по мусорной куче, проваливаясь в житейский хлам и отбросы по колено, и когда добралась до самого верха, то бережно, как самое большое сокровище, взяла на руки и прижала к себе брошенного пупса. Он был олицетворением нашей с ним горькой отверженности…
Когда я шла домой его ножки и ручки болтались, издавая, как мне казалось жалобный стон, и я приговаривала, ещё крепче прижимая его к себе: «Ничего маленький, я всё тебе подлечу, и будешь ты как новенький, и теперь ты будешь любимый, ведь у тебя теперь есть мама».
Тайну своего познания, я решила нести в себе…
В тот день домой пришла совершенно другая девочка, она сразу повзрослела и навсегда простилась с наивностью беззаботного детства, хотя и до той поры моё детство нельзя было назвать безоблачным…
Впоследствии я многие годы не расставалась эти пупсом, всё чётче осознавая, что мы с ним родственные души. Он был моим утешением во всех моих горестях и печалях. Только он был свидетелем моих исповедей и слёз. Вот так в шесть лет во мне проснулся инстинкт материнства, вполне осознанного и такого болезненного, со страхом несоответствия…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПОДРУГА ПО НЕСЧАСТЬЮ
Все мои совсем не детские печали наполняли мою теперешнюю жизнь до самого края. Каждое слово, сказанное в мой адрес, я пропускала сквозь призму желаемой любви и понимала, что её непомерно мало, для того, чтобы я могла себя чувствовать хоть немножечко счастливой. Я сразу поняла, что счастье надо завоёвывать, отстаивать, бороться за него изо всех сил. Всё началось с моего нового друга-пупса. Когда я принесла его домой, сразу по приходу меня никто не заметил, так как мама как всегда была вся погружена в чтение романа, а папа по обыкновению, так уж у нас повелось, был занят приготовлением обеда. Папа всегда был более внимателен ко мне и всегда справедлив, поэтому я направилась к нему с просьбой починить моего нового и совершенно необходимого для меня друга. Не скажу, что папа был в восторге от моего странного желания, но он не стал вступать со мной в долгие разговоры. Для починки пупса была совершенно необходима резинка, и папа вторгся в святая святых – в мамину машинку. Именно в тумбочке, где размещалась машинка, находилось множество интересных, на мой взгляд, вещей, но доступ туда, для меня был строго-настрого запрещён.
Когда папа отважно, по моему мнению, проник в мамин тайник, он был несколько неловок, и большая металлическая коробка с пуговицами упала на пол, издавая сильный шум. Ещё не известно, кто больше из нас напугался. От неожиданности мы оба вздрогнули и замерли на месте преступления, где нас буквально через мгновение и застала мама. Она стала нас обвинять во всех смертных грехах сразу, а когда папа объяснил, для чего ему понадобилось проникнуть в её машинку, то тут уже я попала под её критические характеристики.
– Нет, вы только посмотрите на неё! Где это видано, чтобы девочка из приличной семьи тащила домой игрушки с помойки. Свинья ты неблагодарная, мы что, тебе в чём-то отказываем? У тебя что, игрушек мало?! Володя, а ты что молчишь, будто язык проглотил? Я что одна должна заниматься этой малохольной?! Ты подумай только, что, если люди видели, как она по помойке лазила? Так что они говорить станут о нас? Вот ведь скажут, что мы плохо о дочери заботимся, а я ведь ради неё из кожи вон лезу, а она вон что удумала, мать позорить!
